Из дневника

Черт знает что такое! Никак я не могу поправиться. Вот уже третья неделя, как я пью с утра и пропиваю каждый день по 25 коп. И все это оттого — не печатают ни в «Искре», ни в «Будильнике» статей; потом ужены заболели зубы, должна была стряпать кормилица; а я — водиться с Манькой; потом у кормилицы захворал муж тифом, она ходила в больницу, наконец муж ее 24 ноября помер…

Кто виноват в его смерти? Я проклял Петербург, когда смотрел его труп.

Господи! Он нисколько но похож на Конона Дорофеича… Это был здоровый краснощекий мужчина, а теперь даже лицо его походит совсем на другого человека. Думал ли он, уходя из деревни, что умрет в Петербурге? Думала ли Дарья Ивановна о том, что, уходя в Петербург, она воротится домой вдовою?..

… Конон Дорофеич работал на судах; он подробно описан в статье «В деревню», напечатанной в «Искре».

29 ноября 1866

Сегодня я похоронил Конона Дорофеича… Надели на него крестик медный, покрыли миткалем, наняли извозчика до Митрофания за 50 коп. и отправились.

За дозволение хоронить у Митрофания с нас взяли сторожа 15 коп. ‹…› На кладбище беспорядок. Мастеровые, хоронящие детей, подмастерья — вопиют; жены не знают, куда деваться; некоторые ищут конторщика, но не находят. Это важный господин с усами, рука дрожит. ‹…› Ради, кажется, приличия вышел толстый поп на известное место.

Дарья Ивановна обижается: «У нас в деревне поп, хотя и много покойников, прочитывает подорожную и сует сам ему в руки».

А здесь она сама вложила ему.

Нищих пропасть.

Дарья Ивановна говорит, что будь у нее сын, она бы имела часть в доме и в хозяйстве, а так как у нее две дочери, то ее прогонят из дому и не дадут ни огорода, ни коровы, ни куриц, — обстоятельства, сложившиеся по основам крепостного права и местных обычаев.

18 марта 1867

Уже третий месяц я живу в Бресте и ни одного слова пока не написал в свои заметки, хотя и сообщил Юлию и Федору Каргополовым и Благосветлову об этом еврейском городе. Я даже посылал Вейнбергу письмо о Белостоке, но не знаю, что с ним делается. ‹…› Еврей в еврейском городе — не то, что еврей в других местах. Это — хозяин, а не раб, сгибающийся в три погибели.

Здесь многие дома имеют двух хозяев, потому что город был на том месте, где теперь крепость, и поэтому и теперь желающим строиться дают землю даром. Живут тесно, бедно; имеют много детей, половина которых мрет.

Редкий еврей не торгаш; кажется, нет ни одного еврея или еврейки, которые бы не торговали чем-нибудь.

Крепость в 1 1/2 верстах. Скука. Кроме этого, не с кем поговорить от души, а хотя и есть люди хорошие, но они забиты и поневоле подчиняются влиянию других людей, которые интересуются только «Русским инвалидом».

Казенная обстановка, солдатская форма — надоели. ‹…› Я во всей крепости один штатский, и многие думают, что и я скоро переменю свою одежду на военную. А некоторые предполагают, что я приехал сюда служить.

… Сегодня приходит ко мне Заварзин и говорит, что уже по всей крепости разнеслось, что я просился у Матвеева на службу, что все говорят: сотрудник «Современника» просился у Матвеева на службу… Жене хочется, чтобы я служил, но мне не хочется; мне не нравится и крепость, и общество здешнее, не хочется так рано подвергать себя разложению. ‹…›

Живу я здесь потому, что не могу скопить денег. Жена жалованье получает в конце апреля, поэтому все деньги уходят на содержание и прислуг: две няньки, кухарка и денщик.

Несмотря на то, что большинство солдат — русские, жены ихние и сами они говорят по-польски. Дети их даже многих коренных русских слов не понимают. Причина этому та, что они, живя среди поляков много лет, ополячиваются.

6 мая 1867

Накопилось в течение более месяца очень много и худого и хорошего.

Начну с хорошего, чтобы кончить дурным, как у нас обыкновенно бывает в жизни. Хорошее то, что вышел «Невский сборник» и в нем помещено множество статей, в том числе и моя — «Очерки обозной жизни»… В «Искре» напечатаны две мои статьи. ‹…› Вышел 1-й выпуск литературного сборника «На несколько часов». В нем перепечатаны статьи из «Современника», «Искры» и «Будильника», и в том числе моя — «Из новой судебной практики». ‹…›

В Бресте очень скучно. Только и живу для детей… А тут еще другая неприятность. В 14 N «Искры» сообщена корреспонденция такого рода, что в крепости Брест-Литовской, в клубе, женщины при входе мущин должны вставать с своих мест… и что здесь по улицам ночами слышатся раздирающие вопли женщин и что женщин даже сажают на ночь в кутузку… Заговорили, что это я написал.

Заварзин призвал меня; я сказал, что я и не думал писать этого. ‹…›

Он говорит… что мне, пожалуй, будет плохо, тем более потому, что здесь край еще все находится на военном положении, и комендант может со мной бог знает что сделать. Я ему говорю, что я не боюсь коменданта.

18 июня 1867