Из дневников и рабочих тетрадей

В Риме мы встретились с бывшим сотрудником «Нового мира» – человеком, от которого когда-то зависела судьба Ю. В. Эта встреча описана в повести «Опрокинутый дом». Я только что перечитала этот кусок и через двадцать лет поняла, что упорство Юры, желание наперекор мне встретиться с «Порто неро», объяснялось еще и тем, что он хотел угостить его хорошим обедом. Юра знал, что такое без денег быть за границей, помнил по прежним временам.

А еще ведь это он мальчиком писал в дневнике: «Почему я не чувствую за других?»

Очень даже чувствовал, став взрослым. Помню, в Москве мы пришли в гости к одному неординарному человеку, живущему только идеями. Дверь в другую комнату была открыта, и девочка, дочь хозяина, не оборачиваясь от письменного стола, буркнула приветствие.

– Дочь была не очень любезна с гостями папы. А ведь отец ее – личность выдающаяся, может быть, великая, – сказала я, когда мы, возвращаясь домой, обсуждали визит и парадоксальные мысли хозяина.

– Да, он человек удивительный, но девочке нужны новые сапоги, ты видела под вешалкой ее сапожки? Наверное, она их носит не первый год. В ее возрасте хочется новые сапоги, а не новых идей.

Наша домработница начала попивать. Юра заступался за нее долго, до того дня, когда мы застали ее без чувств, валяющуюся на полу. Вокруг разбитая посуда, пол залит борщом. Она материлась и кричала мне: «Доктор, пошли меня на... я пропащая!»

В этот день Юра записал в дневнике:

С Машей придется расстаться. Она потеряла лицо. Теперь ей будет все равно.

Ввели войска в Афганистан. Весь день Юра был необычайно молчалив, а вечером я увидела в его руках Коран. Читал до глубокой ночи.

На следующий день лицом к лицу столкнулись на улице дачного поселка с одним из официальных толкователей политики партии и правительства.

Юра спросил очень резко: «Зачем вы это сделали?!» Он имел в виду вторжение в Афганистан, и собеседник его понял сразу.

– А ничего, – с ухмылкой сказал он. – Съедят.

– А вот и не съедят, увидишь.

– Съедят, съедят.

И вправду, как показало будущее, цивилизованный мир «проглотил» вторжение советских войск в Афганистан.

Новый, 1980 год встречали у соседей на даче. Этот прошедший нелепо и невесело праздник, как и считается по поверью, определил весь год. Что-то всех разделяло. Теперь понимаю что – роскошь и большая жратва. Мне кажется, что и Тарковский, и Высоцкий, и Юра чувствовали себя униженными этой немыслимой гомерической жратвой. Гитара Владимира Семеновича стояла сиротливо у двери, прислоненная к стене. Я терпела, терпела и не выдержала, сказала Высоцкому, мы сидели рядом: «Вот было бы здорово, если бы пришел Высоцкий и спел...»

Он тихо ответил: «А здесь не хотят, чтобы я пел».

Тарковский развлекал себя тем, что поляроидом (это тогда была новинка) делал очень необычные странные фотографии милого хозяйского пса. Что-то происходило между Владимиром Семеновичем и Мариной.[265] Кажется, они весь вечер не разговаривали друг с другом, а потом стояли на крыльце без пальто и долго нежно целовались. Я сказала Юре, что все это странно, и он ответил тоже странное: «Они же актеры».

Какие-то девицы вдруг решили ехать в Москву. Владимир Семенович вызвался довезти их до шоссе. Почему он? Все было непонятно, все нелепо и нехорошо. Так бывает, когда чья-то жизнь разрушается, идет к концу. Разрушалась жизнь Высоцкого.

Прошел час, второй... он не возвращался. В ту ночь он попал в аварию на Ленинском проспекте, разбил машину, пострадали девицы, он, кажется, несильно.

До его гибели мы встречались еще несколько раз. Высоцкий был странно возбужден и все куда-то рвался уехать. Гениально сыграл Свидригайлова, но в один момент, когда он был на сцене, в его лице проступило то, что называется «маской Гиппократа». Умнее всех, достойнее всех он выступил на обсуждении, под стенограмму, «Дома на набережной». Он был умным и образованным человеком, а совсем не рубахой-парнем, каким его сейчас иногда вспоминают. Просто очень добрым человеком, и многие этим пользовались. Юра не догадывался о его настоящей беде, я знала и молчала.

Однажды мы встретились летом на дачной аллее. Владимир Семенович, как всегда, куда-то спешил. Но остановился, вышел из машины, и они с Юрой, как всегда, обнялись и поцеловались. Высоцкий был возбужден, сообщил, что уезжает в Сибирь на лесоповал. От него пахло пивом. Когда он уехал, Юра сказал, глядя вслед его машине:

– Как странно он произносит «Сибирь» – как Свидригайлов «Америку».

Через несколько дней Владимира Семеновича не стало.