Из дневников и рабочих тетрадей

Однажды, приехав как обычно, увидела Юру у входа в корпус. Стоял бледный решительный, со своим неизменным большим коричневым портфелем. И сразу:

– Увози меня, я здесь не останусь.

И сколько я ни просила, ни молила вернуться в палату – ни в какую, наотрез. Оказывается, сосед по больничному столу сказал за завтраком:

– Слишком много здесь чернявых, кудрявеньких. Понимаешь, о ком говорю? – и посмотрел с вызовом.

– Понимаю, – ответил Юра.

Встал, ушел в палату, собрал вещички и вышел на крыльцо ждать моего прихода.

А хирург, возвращения которого мы тогда не дождались, был Валерий Степанов – друг Аксенова. Но это выяснилось спустя два года. А тогда он, говорят, бушевал: как могли допустить побег Трифонова, да еще при таких зловещих анализах?

И снова мы мыкались от одной знаменитости к другой. Ничего определенного. Приступы боли становились все сильнее, приходили все чаще. Решили добиваться консультации самого Н. А. Лопаткина.

26 февраля Юра по просьбе сестры дал интервью сыну ее подруги С. Таску. И там есть фраза, выдающая его душевную боль: слова о том, что роман «Время и место» «слаб в художественном отношении», впились занозой.

«...А ведь многие современники Достоевского, даже такие гениальные, как Толстой, Тургенев, не поняли «Бесов», считали роман художественно слабым».

Дата публикации «Времени и места» по-прежнему не уточнялась. Юра знал, что Сергей Алексеевич Баруздин – друг и делает все возможное, чтобы переломить сопротивление некоторых членов редколлегии. Но вся эта неопределенность, недомолвки отдавали горечью и унижением.

У Баруздина была одна замечательная привычка: слать авторам коротенькие, но ободряющие и теплые письма. Эти письма и были единственным обезболивающим для Юры.

Потом вдруг все решилось в несколько минут. Рентгенолог, профессор Перельман, сказал, что необходима операция. Немедленно. В почке не киста, а опухоль. Разговор был в кабинете профессора, он показывал мне что-то на снимке, рядом стоял профессор Кулаков.

А Юра был в коридоре. Кто-то из врачей узнал его, и они, стоя у окна, о чем-то говорили. Помню, как этот человек осекся и отскочил, когда мы вышли из кабинета и он увидел мое лицо. Юра стоял спиной. Ему мы решили не говорить. Просто нужна операция.

26 марта Н. А. Лопаткин сделал операцию и удалил почку. Прогноз был плохой, но не безнадежный (как всегда). А 28 марта Юра умер мгновенно от послеоперационного осложнения – тромбоэмболии легкого. В этот день Лопаткин предписал ему встать и сделать несколько шагов по палате. Ждали обхода.

Утром Юра побрился, что-то поел и взял «Литературку» за 25 марта, где было опубликовано интервью с ним. В этот момент оторвался тромб и убил его.

В больницу Юра взял читать Эдгара По.[282] И до сих пор в его портфеле, с которым он почти не расставался, лежит все, что он собрал перед отъездом в больницу. Там есть швейцарский перочинный ножик со множеством маленьких лезвий, очки, бритва, письмо из итальянского издательства «Риунити», открытка с репродукцией картины из Будапештского исторического музея: изображение конного лучника из бывшего солдатского города (н. э., начало II века). Там и томик Эдгара По, автора, о котором Юра как-то сказал: «Это – прозрения, прорывы в другие сферы».

Закладка на странице 29-й. Рассказ «Без дыхания».

Вверху эпиграф: «О, не дыши!»

Две последние записи в дневнике. 22 февраля. Воскресенье. На субботу и воскресенье я забрала его из больницы домой.

Оля когда-то сказала о... что в общении с ней пробуждаются самые дурные чувства и качества души. Да, такие люди есть. Роберт Кон у Хемингуэя в «Фиесте». У меня тоже есть такой человек. В общении с ним я становлюсь другим: мельче, хвастливым, говорю о своих успехах и достижениях. Вчера, когда гуляли, Оля ушла вперед, чтоб не слушать меня [. . . . . .] Всю жизнь он стриг крыжовник и выдавал за виноград. [. . . . . .]

Боюсь за нее. Если она останется одна с ее странным характером: смесь практичности и почти детской доверчивости – ее заклюют. Не простят ничего, даже того, что не поздоровалась когда-то. И все, что предназначалось мне, – обрушится на нее.

Внизу нарисована книга, толстый том со странным названием

ОН

ВОПЛОЩ

АЛ

В

СЕБЕ

И рядом – другая книга. На ней написано:

СМЕЛОСТЬ.