Из дома

Когда овощи в поле были выкопаны, во всех домах стали рыть ямы, в подвалах не хватало места, ни у кого никогда не было столько овощей. А когда кончили работы с зарыванием, начали шинковать и солить капусту. Вся деревня пропахла кислой капустой. Шинкованием занимались, как всегда, женщины. Мужчины же, пока не было больших морозов, начали ходить в лес, заготовлять на зиму дрова.

Было утро, моросило, в доме было почти темно. Я сидела на широком подоконнике и разрезала кочаны капусты. Тетя Лиза шинковала капусту в бочку. Мимо окна, волоча за собой тачку, прошел Шурка, зять тети Мари. Он махнул нам рукой. Тетя Лиза пробубнила:

— В такую погоду в лес потащился.

Скоро мы услышали взрыв, но взрывы раздавались часто, мальчишки постоянно находили что-нибудь и грохали. Они то бросали гранаты в речку и глушили рыбу, то кололи динамитом большие камни. Но было рано, и шел дождь. Прибежали тетя Мари и ее дочь Хелми с перепуганными лицами, обе они говорили, что это в лесу, в том месте, куда ушел Шурка. Дядя Антти побежал с ними в лес. Немного позади них бежал дядя Юнни, муж тети Мари. Шурка был русский и очень смешно говорил по-фински, иногда его даже трудно было понять.

Прошло много времени, они все не возвращались. Мы несколько раз выходили на берег Хуан-канавы посмотреть, не идут ли? Наконец мы увидели, что дядя Антти ведет Хельми под руку, а тетя Мари и дядя Юнни идут за ними. Они прошли мимо нашего дома, низко согнувшись и тяжело передвигая ноги.

Шурку тоже похоронили в деревне, как и Анни с Хеленой, но на его могиле не пели и ничего не говорили. Только моя младшая бабушка прочитала молитву.

* * *

Замерзла земля, и выпал первый снег, в нашу деревню приехали румыны на громадных лошадях, у которых были выстрижены гривы, а сзади у них смешно торчали коротенькие пучки хвостов. Впряжены они были по две и даже по четыре в громадные телеги. Когда эти лошади бежали, казалось, будто где-то рядом цепями молотят рожь. Поздно вечером приехали еще обозы, но теперь в телеги были впряжены не обычные лошади. У этих были длинные уши и странно длинные морды. Они были больше похожи на ослов, которых я давно видела в ленинградском зоопарке. Они были намного больше той дедушкиной лошади, которую мы съели.

Эти лошади начали так орать ночью, что наша корова в хлеву не ложилась спать, а дядя Антти сказал, что там, откуда их пригнали к нам, не бывает так холодно, они же стоят в открытом дворе, закричишь тут.

Утром, после завтрака, я с тетей пошла в большую комнату, в которой теперь жили немцы, но по утрам они уходили. Тетя растапливала круглую печку, а я подметала пол. В коридоре раздался стук сапог, вошел солдат. Он передергивал плечами, ежился — это он показывал, что холодно, потом он несколько раз проговорил:

«Kali!» ^[19]. Тетя Айно что-то ответила по-немецки. Он подошел к комоду, облокотился на него. Мы ходили по комнате, делая уборку, а он все старался повернуться к тете. Он так крутился, что сдернул лежавшую на комоде скатерть, упало медное распятие. Под распятием лежала сложенная вдвое советская листовка. Еще в начале войны Ройне принес несколько листовок, неизвестно, кто сунул одну из них под подставку распятия. На листовке была карикатура на Гитлера. Солдат взял листовку. Тетя выпрямилась и побледнела. Он сунул листовку в печку и о чем-то заговорил с ней, лицо у тети снова стало спокойным. Он погрел руки у печки и ушел, а она сказала:

— Это румын. Он говорит, что, может быть, ваш Сталин и очень плохой, но Гитлер не лучше.

В эту осень мы не пошли в школу, а когда наконец замерзла река, я с девочками стала ходить кататься на ногах по прозрачному хрупкому льду. Иногда мы счищали снежок со льда, ложились на животы и смотрели, как подо льдом шевелятся от течения растения и как там между растениями мелькают маленькие серебряные рыбки. Долго лежать было невозможно, животу и локтям становилось холодно. А когда на речку прибегали большие мальчишки, становилось страшно. Они старались напугать нас. В тот раз они бросили с берега какую-то круглую штуку — не то маленькую бомбу, не то гранату, но почему-то она у них не взорвалась. Я видела, как Ройне подошел и взял эту штуку в руки и еще раз бросил ее, но она опять не взорвалась, тогда они стали гонять ее по льду палками, мы побежали домой. Я рассказала все тете, а вечером она очень серьезно разговаривала с Ройне.

ЗИМА

В декабре выпало много снега. Немцы надели на колеса своих машин цепи, но машины все равно застревали на нашей дороге. Солдаты бегали вокруг них, снимали цепи, открывали капоты, иногда что-то грели внутри какими-то примусами, из носиков которых вылетал с жужжанием синий огонь. Солдатам было очень холодно.

У них не было ни фуфаек, ни шуб, ни зимних шапок, ни валенок. Они заматывали головы поверх пилоток шарфами, а у некоторых были на ушах черные клапанчики, как наушники радио, чтобы уши не отморозить.