Из дома

Ройне иногда пользовался запасами своего склада. Однажды, когда тетя Лиза отправилась растапливать баню и сунула спичку, в печи раздался грохот, вспыхнуло, дрова и камни полетели в разные стороны, тетя еле спаслась. Дядя Антти схватил веревку и изо всех сил стал стегать Ройне, он согнулся, спрятал лицо руками, но не побежал, не кричал и не плакал, как мы с Арво. У дяди покраснело лицо, вздулись вены на висках, а глаза у него выпучились, как у быка, который бежит за коровой. Он с силой бросил веревку в угол и ушел в другую комнату. Ройне вышел во двор. Все молчали. Он был отличником в школе, он с дядей делал самую тяжелую работу: пахали, косили сено, возили на тачке навоз в поле, пилили и кололи дрова, и только по вечерам в воскресенье он мог уходить гулять с мальчишками или сидеть под верандой со своим добром. Мне хотелось, чтобы взрослые узнали про склад, особенно после того, как мой одноклассник Атами Виролайнен взорвался. Говорили, что он кидал гранату, и она взорвалась у него в руке. Но я все же так и не решилась никому сказать о складе, ему опять могло влететь от дяди.

* * *

Картофельные очистки перестали выбрасывать в коровье ведро, каждый вечер бабушка аккуратно выметала золу из большой печки и тонким слоем расстилала их на полу сушиться. Когда сушеной картофельной шелухи набрался целый мешочек, на кухню принесли два больших каменных колеса. Одно колесо положили на другое, на верхнем было круглое отверстие и деревянная ручка, в отверстие бабушка насыпала горсть сушеных очисток и, сев на пол, начала крутить верхний круг за деревянную ручку. Мне тоже захотелось покрутить камни. Бабушка тяжело поднялась с пола, я села, насыпала целое отверстие шелухи и начала крутить. Вначале колесо шло довольно легко, очистки хрустели между камнями, но по мере того как очистки перемалывались в муку, камень становился все тяжелее и тяжелее. Мне пришлось встать на колени и крутить двумя руками.

Я с трудом промолола то, что насыпала в отверстие, потом села на пол тетя Лиза. У нее получалось лучше всех, мука сыпалась быстро вокруг камней, образуя светло-бежевый мягкий круг. Я спросила у бабушки:

— А что, раньше так и мололи муку на хлеб?

Бабушка ответила, что она не помнит, чтобы муку на хлеб мололи на ручных жерновах — на мельницу зерно возили.

— Изредка крупу мололи вручную, да и то давно, в моем детстве. Тогда я еще спросила, где же эти жернова нашли. Бабушка ответила, что они у нас всегда лежали под полом чулана, про них забыли, а теперь вот пришлось отыскать.

Но муки вышло мало. Кто-то из наших деревенских слышал, что у немцев есть хлеб, в который добавлены опилки. Мы тоже решили попробовать испечь хлеб с опилками. Дядя Ашти и Ройне втащили сухой березовый чурбан на кухню, содрали с него бересту и стали пилить. Дедушка для этого дела тщательно развел пилу, опилки вышли белые, совсем не похожие на муку. Бабушка подмешала их в тесто, они торчали из хлеба, застревали в зубах, а у тети Айно получилась какая-то болезнь от этих опилок, она не могла ни сидеть, ни ходить.

Корова наша почти перестала доиться, и бабушка шла в хлев не с подойником, а с кастрюлькой и выцеживала молоко в маленькую баночку для Тойни и Жени. Всю зиму мы ели картошку и кислую капусту. А однажды дядя Антти нашел в чулане бутылку с олифой. Он принес ее на кухню, велел мне начистить несколько картофелин.

— Поедим на постном масле жареной картошки, — сказал дядя, потирая раскрасневшиеся от холода руки.

Я села чистить картошку, а он принес дрова, затопил плиту и налил олифу на большую чугунную сковородку. Все вышли из кухни, пришла старая бабушка, открыла форточку и дверь, но картошка получилась настоящая, румяная, жареная. Она плохо пахла и была горькая, но дядя ел ее, и я тоже поела с ним, правда, после еды тошнило, долго казалось, что в комнате пахнет олифой.

Никто не ходил на работу, но все постоянно что-то делали, только мне и Арво было нечего делать, и мы целыми днями бегали на улице. Прибегали домой поесть и снова спрашивали у бабушки или у тети Айно:

— Можно на улицу? Нам всегда отвечали:

— Идите, потише будет.

Однажды, собираясь пойти на улицу, я сняла с печки свои валенки и обнаружила, что подошва оторвалась. Я подошла с валенком в руке к дедушке, он взял его, покрутил своими скрюченными пальцами, покачал головой и сказал:

— Куда ж я пришью тебе подошвы-то, все вокруг оборвано.

В комнате была старая бабушка, она тоже посмотрела на валенок и предложила:

— Давай я подошью твои толстые шерстяные чулки мягкой кожей от твоего портфеля.