Из дома

Скоро начались страшные морозы, на улице сдавливало горло и было больно дышать, в классе мы сидели в пальто и в рукавицах, чернила не оттаивали в чернильницах, хотя печку топили почти до конца занятий. Наконец учительница сказала, что уроков не будет, пока не потеплеет. Когда я возвращалась домой в тот день, меня встретил у Хуан-канавы Арво, он подбежал ко мне, стащил с меня рукавицы, пока я бежала до дома, у меня побелели пальцы. Бабушка сунула мои руки в таз с холодной водой. Когда они начали отходить, ужасно заломило от пальцев до самого плеча. Я громко плакала, а бабушка жалела меня, обнимала, прижимала к себе и все повторяла: «Herranen aika» [4].

Из Гатчины приехала старшая тетя Айно. На ней было черное мягкое бархатное пальто на розовой шелковой подкладке, с большим стоячим черным с искорками воротником, такая же маленькая шапочка на голове и муфта на одной руке. Она казалась какой-то ненастоящей, как Снежная королева. Но когда она сняла пальто и села на табуретку, иней оттаял, и она стала, как всегда.

Мне захотелось пойти в другую комнату, но уйти сразу было неудобно, хотя я знала, что тетя начнет сразу чему-нибудь учить. Она тут же спросила у бабушки, умею ли я вязать. Бабушка ответила, что умею крючком. Тетя сказала:

— Спицами тоже надо учиться, вот сейчас школы закрыты, уроков нет, пойдешь со мной, я тебя научу.

Когда тетя приезжала в Виркино, она жила у своих родителей, моих прабабушки и прадедушки. Им было много лет, они плохо слышали и видели, и они все забывали — даже не помнили, кто я и как меня зовут. Чаще всего они называли меня Ольгой и думали, что я — это моя мама. Им каждый раз приходилось объяснять, но потом они снова все равно забывали. Вообще у них самих все было очень запутано: прадедушку звали Аатами, и дом называли Ukon Talo [5], но не в честь моего прадедушки, а в честь его отца, который прожил больше ста лет и ходил зимой босиком в баню, сильно парился и окунался в проруби, а умер он давным-давно, в одну неделю со своей старухой. О них у нас в деревне рассказывали разные истории.

В комнате у моих прадедушки и прабабушки было очень холодно, дед сидел в кровати под ватным одеялом, на голове у него была меховая шапка-ушанка, а прабабушка была в валенках и в бараньем полушубке. Когда она увидела, что мы собираемся затопить печь, она стала возражать:

— Не надо, я недавно топила, — скрипела прабабка из своей шубы.

Тетя махнула на нее рукой и разожгла спичкой бересту. Она отыскала спицы, шерсть, мы подсели к печке, приоткрыли дверцу — тетя начала учить меня вязать чулок.

Вязание оказалось трудным делом. Петли соскальзывали со спиц, и никак одна петля не хотела влезать в другую. Тетя сердилась, пришлось промучиться до самого ужина. На ужин тетя отпустила меня домой и сказала, чтобы я пришла завтра с утра. Морозы долго не проходили, я научилась вязать чулок.

Но наконец потеплело — все ребята из нашей деревни снова пошли в Ковшово в школу. Когда мы пришли, в нашем классе еще топилась печка, учительницы не было, у печки стоял Аатами Виролайнен и накалял кочергу. Как только он увидел нас, он закричал: «Virkkiläiset vinosuut!» [6], а мы крикнули: «Kousulaiset Kolosuut!» [7] Он начал бегать с раскаленной кочергой за нами. Все разбежались, я осталась одна. Он поднес докрасна накаленную кочергу к моему лицу.

— Не посмеешь дотронуться.

— А вот и дотронусь.

Я почувствовала на лице жар раскаленного железа, кто-то из девчонок взвизгнул. Я, наверное, чуть шевельнулась, кочерга коснулась моей щеки. Он сам отскочил от меня как ужаленный. Я выбежала на улицу и приложила снег к щеке. Все равно жгло и ломило всю голову.

Я побежала домой. По дороге от морозного воздуха боль немного прошла. Дома была только старая бабушка, она спросила:

— Чем это тебя так?

— Я обожглась.

Она тут же ушла в чулан за лекарством. Вернулась она с коричневой бутылочкой в руке, вынула из шкафа тряпочку, намочила ее и приложила к щеке. От тряпочки противно пахло водкой и щипало глаза, но жечь перестало.

Я забралась на печку и заснула. Сквозь сон я услышала, как вошла, громыхая бидонами, младшая бабушка, но тут же она вышла во двор. Обратно она вернулась, держа что-то в переднике. Старая бабушка спросила:

— Уже сколько?

— Три, — ответила бабушка. Она встала на скамейку и начала подавать мне на печку маленьких дрожащих белых ягнят. Увидев мое лицо, бабушка вскрикнула:

— Чем это ты?

Я сказала, что обожглась в школе. Она начала ругать меня, школу… Но ей было некогда. Подоткнув за пояс свою длинную широкую юбку, она быстро ушла обратно в хлев. Я положила ягнят рядом с собой, прикрыла их своим клетчатым платком, они заснули.

Но скоро у них смешно задрожали хвостики, и они стали тыкать меня своими мордочками — это они захотели есть. Я сказала старой бабушке. Она забрала ягнят и отнесла их обратно в хлев, но на ночь она принесла их на кухню в громадной корзине, в которой носили сено. Нам с Арво хотелось поиграть с ними, но бабушка не разрешила, сказав, что ягнята еще маленькие и должны спать.