Из дома

В апреле по утрам был очень крепкий сверкающий на солнце наст. Появились охотники, они натягивали веревки с красными флажками. Волки попадали в окружение — их там охотники отстреливали. В деревне говорили, что им хорошо платят и дают хлебные карточки. Говорили, будто они получают по пол кило хлеба в день.

Днем на дороге таял снег, начали промокать валенки. Наша хозяйка Анна Петровна посоветовала купить резиновые галоши на базаре. Их здесь кроят и клеят из старых автомобильных шин. Но за галошами надо было пойти на базар. Мы вышли из дому, как обычно, рано. От растаявшего на весеннем солнце навоза дорога почернела, было тяжело тащить санки. Дорога лентой вилась по белым, блестевшим в лучах утреннего солнца полям и была видна далеко. Народу на базаре было больше, чем зимой. На прилавках и прямо на земле лежали невероятные вещи: тонкого шелка чулки, бело-розовое в кружевах белье, в ярких цветах платья, отрезы дорогих материалов. Говорили, будто какой-то женщине муж прислал из Германии посылку с мылом, в которое он упрятал золотые вещи, но будто она продала это мыло и только потом получила от мужа письмо, в котором он написал про золото. А бабушка купила для Ройне меховое полупальто с американской наклейкой. В полушубке мех был внутри, а верх был желтый брезентовый, чтобы ветер не продувал. Бабушке казалось, что она не должна была его покупать, потому что полушубок был дорогой, но она обещала продать папино длинное пальто, чтобы вернуть хоть часть потраченных денег, все равно в длинном пальто в деревне никто не ходил и вообще засмеют, если Ройне его наденет.

Старшая тетя начала принимать заказы на шитье, ей приносили шелковые трикотажные комбинашки, трусы, ночные рубашки, а также не по-здешнему сшитые платья — с широкими плечами на вате. Все это она перекраивала и шила комбинированные платья и кофточки. Заказов стало все больше, скоро должна была наступить Пасха. Тетя позвала меня помогать ей: она кроила, а я сметывала скроенные части вместе, потом тетя прострачивала сметанное на машинке, а я подшивала подол и вдевала резинки в рукава-фонарики. Резинки я вытаскивала из шелковых трикотажных трусов, из которых тетя кроила кофточки или отделки.

Вначале была наша Пасха. Бабушка испекла пироги с капустой, творожники и картофельные ватрушки. В пасхальное утро она в чистом белом платочке сидела на лавке возле окна и пела по своей черной книжечке. Раньше — в Виркино и в Финляндии — она сажала и меня с собой петь, но я ее раздражала, у меня не получалось так чисто и точно, как она хотела.

Странно, она все свои молитвенники сумела сохранить. Она их еще в Финляндии запрятала в карманы своих широких в мелкую складку юбок. Неужели она знала, что будут отбирать?

А вчера вечером она велела зарезать петуха на пасхальный обед. Его давно уже хотели зарезать, купили-то его, потому что хотели развести финских кур, но теперь он был ни к чему. С этим петухом получилась неприятность. Ройне пошел во двор его резать. Когда он отрубил петуху голову, во двор пришел Женя, петух каким-то образом вырвался и с отрубленной головой полетел прямо на Женю. Он упал, окровавленный, петух свалился рядом с ним. Женя долго не мог говорить, а ночью во сне кричал, что мертвый кровавый петух ходит по нему и больно клюет его в голову.

Русская Пасха наступила через две недели, ее праздновали во всех деревнях. Здесь был такой обычай — перед Пасхой мальчишки лазали по деревьям и собирали галочьи и грачиные яйца, а в пасхальный день они бросались этими яйцами в девчонок и называли это дело: «Толкнуть яйцо в девку». Это было ужасно противно, во многих яйцах были кровавые зародыши, а некоторые невыносимо воняли.

Кто-то из мальчишек дал Жене тоже голубое в коричневую крапинку яйцо и велел «толкнуть» его мне за шиворот, но он «толкнул» его бабушке, потому что, как он объяснил позже: «Мирья долго не садилась — я устал ждать».

Бабушка сидела на лавке рядом с ним. Он положил ей яйцо за шиворот и хлопнул ладошкой. Бабушка вскочила со своего места и побежала во двор, ему было очень смешно.

Кончилось половодье, подсохли дороги, мы опять пошли в школу. Я надела ботинки. Все остальные так и ходили в валенках с калошами, но ноги у них все равно промокали, и им было тяжело идти.

Как-то в воскресенье после обеда пришла старшая тетя с картой и сказала, что у нее возникла идея. Она разложила карту на столе и начала измерять линейкой и показывать, сколько километров до Ярославля. Потом она объяснила, что как только кончатся в школе занятия, они с Ройне поедут туда на велосипеде и постараются узнать, куда перевели маму. Оказывается, еще зимой тети написали маме, на ее старый адрес в ярославскую женскую тюрьму, но оттуда пришел ответ, что ее перевели, а куда не написали. Тети решили, что, скорей всего, ее лишили права переписки. А если ее перевели, то надо выяснить куда. Вообще они говорили, что если она жива, то нам надо переехать жить к ней поближе. Срок у нее должен кончиться через полтора года.