Из дома

На улице началась суета, все забегали друг к другу, начали искать, что бы красное повесить на палку, чтобы получился флаг. Пошли в ход какие только были у кого красного цвета тряпки: пионерские галстуки, красные майки, лоскутки красной материи, а у тетки Фени Карпихиной повисли на палке красные сатиновые трусы. Перед нашим домом решили поставить стол, за которым председатель будет говорить речь и поздравлять всех с победой. Кто-то сказал, что в честь такого праздника на столе должна быть красная скатерть, младшая тетя вспомнила, что у нас есть красное ковровое покрывало, правда, оно в темную клеточку, но если ничего другого не найдется, то можно взять его. Ничего другого не нашлось, и она через окно передала в чьи-то руки покрывало.

Когда председатель заговорил, Тонька шепнула:

— Вот погоди, он с Адама и Евы начнет. Он всегда начинает с самого начала.

Председатель как раз в это время говорил про революцию, а потом он заговорил про Гражданскую войну, а потом рассказал про белофиннов и потом только перешел на Великую Отечественную, а закончил он словами: «Мы побеждали и будем побеждать всех врагов, кто только посягнет на нашу пролетарскую Родину!».

Когда он говорил про белофинских бандитов, я заметила, что младшая тетя покраснела и стала разглядывать что-то на земле около своей ноги, а старшая смотрела куда-то вдаль, будто она кого-то ждала оттуда. Я вспомнила кладбище возле церкви в Эура, там много белых крестов на братских могилах, а в Финляндии моя учительница Никкиля говорила, что в Зимнюю войну русские напали, что самым опасным врагом для финнов была и будет Россия.

Председатель крикнул: «Ура!». Все захлопали: и тети, и я тоже. Только бабушка и дедушка, которые смотрели в окно, не хлопали, оба они растерянно улыбались.

Плясали и пели за окном до ночи.

РАЙОННЫЙ ЦЕНТР КЕСОВА ГОРА

Уже почти лето — конец мая, но каждый день моросит холодный осенний дождь. Ноги у нас красные, никто уже не надевает валенок, а другой обуви здесь нет. Я тоже не ношу свои финские ботинки, хожу, как все. Бабушка говорит: «Еlä maal maan iaval» [33]. Правда, когда я хотела пойти на посиделки к Тоньке, она меня не пустила. Я повторила ей эту же пословицу, а она ответила, что пословицы не на все случаи жизни годятся. Самое главное — своя голова.

В один из таких холодных дней я вошла в дом, сняла у порога мокрые одежды, бабушка взяла с кровати плед и завернула меня в него.

Я заметила, что она еле сдерживает слезы. Что-то опять произошло.

Я села за стол, бабушка достала ухватом чугунок со щами, а когда я съела тарелку щей, она достала глиняный горшок с подрумяненной картошкой, полила ее льняным маслом, принесла из чулана миску квашеной капусты. Все это она делала так же спокойно, как обычно, только кончиком головного платка время от времени вытирала глаза. Я боялась спросить, что произошло. Вспомнила, что неделю тому назад от моего имени написали письмо в Ярославль, в котором спрашивали, куда перевели заключенную Ольгу Ивановну Юнолайнен. Может быть, пришел ответ? наверное, там написано, что моя мама умерла. Но бабушка не выдержала и протянула мне бумажку. Я прочитала — тетю Айно опять вызывают в Кесовогорское МВД.

Я тихо проговорила:

— Может, это из-за того письма?

Но дедушка махнул на меня рукой, чтобы я замолчала, а бабушка запричитала:

— Боже мой, за что это всех моих детей в тюрьму? Никто из них никогда плохого никому не делал. Как жить-то будем? Погибать сюда приехали. — Она обняла меня и заплакала в голос и все приговаривала: — Боже, за какие грехи? Что же я такое сделала, чтобы всех детей…

Вошла Анна Петровна, бабушка отвернулась к окну и притихла. Потом она убрала посуду со стола и ушла к старшей тете — корова на этих днях должна отелиться, она даже ночью ходила в хлев.

Утром бабушка встала очень рано, села на лавку, достала из своего кармана книжку и тихо, еле шевеля губами, начала читать молитву, затем она опустилась перед лавкой на колени, скрестила пальцы и долго просила Бога помочь спасти ее дочь Айно и всех нас от гибели. Я слышала, что тетя тоже не спала. А когда бабушка заметила, что тетя проснулась, она подошла и протянула ей свою книжечку:

— Вставай, помолись.

Тетя заметила, что я и дедушка не спим, взяла молитвенник и ушла в соседнюю холодную комнату, где никто не жил. Она всегда всех стеснялась, ей не хотелось, чтобы мы думали, что она верующая, она хотела быть, как старшая тетя и ее отец, но я знала, что в такие минуты она молилась и вообще в глубине души верила.

В тот день я скрестила пальцы под партой и, низко наклонившись, попросила Бога помочь моей тете. Ко мне подошла учительница и спросила:

— Что с тобой? Я ответила:

— Голова болит.

Тетя вернулась из Кесовой горы около семи вечера. Она села в угол за стол, поставила локти на край стола, подперла ладонями голову и долго молчала…