Из дома

В дом я вошла, как здесь было принято, без стука. Посередине довольно большой, с низким потолком комнаты, стояла высокая костлявая женщина с большими серыми глазами. Я поздоровалась с ней по-фински. Она воскликнула: «Herranen aika, suоmalainen! Isiukaa!» [35]. И начала расспрашивать, откуда я, с каких мест из-под Ленинграда. Оказалось, что она когда-то училась у моего отца, но не кончила техникума, поскольку его закрыли, а в русский техникум она не могла поступить — не знала языка. Я объяснила, где и с кем я сейчас живу. Она спросила:

— Почему Вы живете с тетями? Что с Вашей мамой?

Я ответила, что с ней то же самое, что и с отцом.

— Моего мужа тоже тогда же… Я и вернулась-то из Финляндии из-за него, казалось: а вдруг жив? Теперь-то все понятно — на воле нечего есть…

Говорила она полушепотом, хотя сама сказала, что со времени приезда сюда не слышала родного языка и, казалось бы, никто нас не понимает, да и в доме никого, кроме нас, не было. Потом она вскочила с места, спросила, чего я хочу: пить или есть? Я ответила, что сейчас ничего пока не хочу, а приехала я сюда менять бумажные занавески. Она хлопнула себя по бокам:

— Ну, конечно же, менять, кто ж сюда так просто приедет… Показывай, что у тебя? Я пойду баб позову и мою дочку Кертту сейчас с улицы кликну, пусть побудет с вами, пока я народ соберу.

В комнату скоро после ухода Альмы Матвеевны вошла девочка лет девяти-десяти с желто-белыми длинными косами и с такими же большими серыми глазами, как у ее мамы. Она поздоровалась по-русски, села со мной на лавку и начала накручивать на палец кончик косы. Я по-русски спросила, в каком классе она учится. Она ответила:

— Во втором. Но во второй класс меня взяли условно, я не знала ни одного слова по-русски. А теперь я финский начинаю забывать. Мама обещала с будущего года со мной начать читать по-фински. Правда, у нее одна только книжка, и та не для детей, случайно уцелела. Мама ею банки с маслом переложила, чтобы не разбились, другие финские книги отобрали в Кесовой Горе.

Вошла Альма Матвеевна с бабами и спросила у меня: «Paljоn sä niist tahоt?» [36]. Я ответила. Она чуть добавила цены. Бабы начали прикладывать занавески к окнам и тут же все раскупили. Альма Матвеевна разожгла плиту. Я начала укладывать свою добычу по местам. У меня получился мешочек ржаной муки, куски хлеба, тридцать пять штук яиц и мешок картошки. Я не знала, как мне все это теперь довезти хотя бы до тети Лизы. Альма Матвеевна предложила оставить картошку и приехать как-нибудь в другой раз. Но у нас дома кончилась картошка. Колхоз выделил кусок земли, и мы посадили почти целый мешок в землю. Я сказала ей, что у меня есть веревка, мешок можно привязать к раме велосипеда, это не очень трудно. Я дойду до Карабзино, там у меня тетя живет. Оставлю у нее мешок, брат мой вечером заедет за ним.

Альма Матвеевна поставила на стол чугунок с горячей картошкой, принесла соленых груздей и сметану. Грузди были настоящие, хрустели, я таких вкусных никогда и не ела. А потом мы начали приглашать друг друга в гости. Альма Матвеевна сказала, что непременно придет и чтобы мы пришли к ней осенью — пойдем за грибами и ягодами. «У нас этого добра здесь полно», — похвастала она.

Вдруг я услышала — кто-то звонит в звонок велосипеда, я вышла на крыльцо. Мальчишки пустились врассыпную. Вышла Альма Матвеевна — мы поставили велосипед в коридор. Я переночевала у нее. Рано утром она помогла мне привязать мешок к раме, хлеб и муку мы прикрепили к багажнику, корзинку с яйцами я повесила на руль велосипеда.

Давно не было дождей, колеса телег размяли дорогу в пыль. Пришлось идти по тропинке на обочине, но здесь попадались канавки и бугорки, велосипед мой был очень тяжелый, трудно было удержать равновесие. До той деревни, где я пила воду, я как-то добралась, но за деревней был овраг. Я совершенно обессилела, спуская велосипед в овраг, а когда, отдохнув, я хотела поднять его наверх со дна оврага, мешок съехал набок, пришлось отвязать его и высыпать часть картошки на землю. Притащив волоком мешок, я так устала, что не в силах была встать с земли. Начало темнеть, надо было торопиться. Я перетаскала в платке отсыпанную часть картошки, принесла корзину с яйцами и мешочек с мукой, прислонила велосипед к дереву и хотела привязать обратно к раме мешок. У меня ничего не получалось: то мешок сваливался, то велосипед падал. Наконец я догадалась привязать картошку к раме лежащего велосипеда, потом встала на колени, чуть приподняла мешок, подсунула под него правое плечо и подняла с земли вместе с велосипедом. Я прислонила его к дереву. Чуть передохнув, отправилась по той же пыльной вязкой дороге в темноте в Карабзино.

Возле тети Лизиного крыльца я кое-как сняла корзину с яйцами с руля, с грохотом свалила велосипед на землю, мои ноги так дрожали в коленях, что я еле переступила через высокий порог тети Лизиного дома. В комнате было темно, откуда-то, будто издалека, тети Лизин голос проговорил:

— Я думала ты прямо домой проехала.