Из фронтовой лирики. Стихи русских советских поэтов

Неправда, друг не умирает,
Лишь рядом быть перестает.
Он кров с тобой не разделяет,
Из фляги из твоей не пьет.

В землянке, занесен метелью,

Застольной не поет с тобой
И рядом, под одной шинелью,
Не спит у печки жестяной.

Но все, что между вами было,

Все, что за вами следом шло,
С его останками в могилу
Улечься вместе не смогло.

Упрямство, гнев его, терпенье —

Ты все себе в наследство взял,
Двойного слуха ты и зренья
Пожизненным владельцем стал.

Любовь мы завещаем женам,

Воспоминанья — сыновьям,
Но по земле, войной сожженной,
Идти завещано друзьям.

Никто еще не знает средства

От неожиданных смертей.
Все тяжелее груз наследства,
Все Уже круг твоих друзей.

Взвали тот груз себе на плечи,

Не оставляя ничего,
Огню, штыку, врагу навстречу,
Неси его, неси его!

Когда же ты нести не сможешь,

То знай, что, голову сложив,
Его всего лишь переложишь
На плечи тех, кто будет жив.

И кто-то, кто тебя не видел,

Из третьих рук твой груз возьмет,
За мертвых мстя и ненавидя,
Его к победе донесет.

1942

Ярослав Смеляков Судья

Упал на пашне у высотки
суровый мальчик из Москвы;
и тихо сдвинулась пилотка
с пробитой пулей головы.

Не глядя на беззвездный купол

и чуя веянье конца,
он пашню бережно ощупал
руками быстрыми слепца.

И, уходя в страну иную

от мест родных невдалеке,
он землю теплую, сырую
зажал в костнеющей руке.

Горсть отвоеванной России

он захотел на память взять,
и не сумели мы, живые,
те пальцы мертвые разжать.

Мы так его похоронили —

в его военной красоте —
в большой торжественной могиле
на взятой утром высоте.
И если правда будет время,
когда людей на Страшный суд
из всех земель, с грехами всеми,
трехкратно трубы призовут, —
предстанет за столом судейским
не бог с туманной бородой,
а паренек красноармейский
пред потрясенною толпой,

держа в своей ладони правой,

помятой немцами в бою,
не символы небесной славы,
а землю русскую свою.

Он все увидит, этот мальчик,

и ни иоты не простит,
но лесть — от правды, боль —
от фальши
и гнев — от злобы отличит.

Он все узнает оком зорким,

с пятном кровавым на груди —
судья в истлевшей гимнастерке,
сидящий молча впереди.

И будет самой высшей мерой,

какою мерить нас могли,
в ладони юношеской серой
та горсть тяжелая земли.

1942

Марк Соболь Когда-нибудь