Из грязи и золота (СИ)

Тамара еще несколько секунд таращилась на динамик, ожидая, что он снова оживет. Даже тошнота отступила. Но динамик молчал, и тошнота медленно набухала с каждым вдохом.

Она даже помощнице своей не нужна. Нет, кажется, она из-за чего-то другого злилась… а из-за чего?

Тамара закрыла глаза, но мир почему-то не погас. Он просачивался под веки серым разбавленным светом белых больничных ламп и никак не желал темнеть.

Может, она правда сошла с ума? Сколько она уже болтается по этим проклятым центрам, глотая таблетки и подставляя руки под капельницы с неизвестно какими лекарствами?

Тамара попыталась вспомнить, что нужно делать, если сошел с ума, но у нее ничего не получалось. Единственным по-настоящему безумным человеком, кого она знала, была Марш, но тогда выходило, что если сошел с ума нужно много пить, а потом вырезать себе глаз и умереть.

Тамара зажмурилась и хлопнула в ладоши, пытаясь поймать мысль.

Умереть. Если ты сошел с ума. В истории Марш была еще одна сумасшедшая девочка, но ей никто лекарств не давал. Только шоколадки. Потому что она думала, что люди хорошие, а это, видимо, никак не лечится. Бесси. Вот на ее историю можно было бы равняться — она хотя бы не умерла. И глаза у нее были на месте.

Мысль замылилась и погасла, но тут же зажглась новая.

Тамара смотрела новости в общественном конвенте — очнулся тот врач, который вывел из-под завалов пациентку. Он не давал ей прописанных лекарств, и поэтому смог спасти. Вот бы Тамаре такого врача.

Мысли снова разбежались. Но какая-то была очень важной.

— Запрос на личное посещение, — раздался в наушнике теплый голос Дафны.

Тамара поморщилась от неожиданности — Дафна раздражала папу, а Марш ее вообще ненавидела.

А потом вдруг всхлипнула. Мама с ней таким же голосом говорила. Маму уже и не вспомнить. Только голос остался. Такой, как сейчас у Дафны был. Марш никогда не говорила с ней таким голосом, и вообще наверное ни с кем никогда не говорила. У папы голос всегда был спокойный и тихий, и он этим голосом просил беречься от солнца и так говорил, что все будет хорошо, что Тамара сразу верила. А вот таким голосом он никогда… Портативная капельница на руке сжалась, но колоть не стала — значит, лекарств сегодня и так было слишком много.

— Примешь посетителя, солнышко? — вздохнула Дафна. — Сказал, что знает твоего папу. Я проверила, он не врет.

— Ага, приму, — Тамара слабо улыбнулась.

Вчера к ней заходила папина помощница, Леда Морр. Тамаре она нравилась, потому что была серьезной. У Леды синие жакеты и уверенный голос, она-то наверняка никогда не пила таблеток, путающих память и не пыталась вспомнить, как плакать. Вот бы еще она не была так по-смешному влюблена в папу.

Леда обещала прислать домашнего печенья. Печенья Тамаре не хотелось, тем более домашнего, с застывшими в тесте чужими прикосновениями, но хотелось, чтобы кто-то о ней позаботился.

У парня, который появился на пороге, не было ни контейнера, ни корзинки. Только глупая улыбка и растрепанные черные кудри.

— Привет, — сказал он.

Привалился к косяку — вроде непринужденно, а будто закрывал проход. Будто она не сможет выйти, если захочет.

— Привет, — настороженно ответила Тамара. И незаметно погладила браслет — пусть Марш не стала с ней разговаривать, но лучше, если она будет присматривать. Она, не Дафна.

Но Марш молчала. Не загорался индикатор на браслете, не было слышно голоса в динамиках и наушнике. Неужели Марш ее бросила?

— Меня зовут Айзек, — безмятежно сказал парень. Поднял руку, показал что-то серебристо-кружевное на ладони, заговорщицки подмигнул. — Меня твой отец прислал.

— Врешь, — тут же сказала Тамара. И только потом посмотрела на индикаторы на своем и его браслете. Браслет Айзека горел ровным зеленым светом, а ее начал медленно желтеть.

Анализатор убежденности Тамаре настраивал папа, он сказал, что его невозможно обмануть. Но индикатор не покраснел.

— Клавдий у нас работает. — Ровный зеленый свет. — Отличный дядька, мы без него скучаем.

Индикаторы горели зеленым, а Марш по-прежнему не отзывалась.

— Это глушилка, — вдруг сказал Айзек. — Чтобы мы могли поговорить без помощников. Скоро придется выключить.

— И что ты хочешь сказать мне без помощников? — тихо спросила Тамара, а потом неожиданно для себя поморщилась и чужим, хриплым и злым голосом сказала: — От двери отойди. Или отправлю репорт за невербальную агрессию.

Она ожидала, что Айзек обидится. Или разозлится. Или улыбнется как-нибудь нехорошо, чтобы можно было точно отправить репорт и позвать на помощь. Тамара вдруг вспомнила, что можно просто закричать, и совсем не обязательно ждать, когда откликнется Марш.

Но Айзек просто отошел от двери. И улыбнулся, но по-доброму, почти виновато.

— Я хочу сказать, что Клавдий прав был — погано тут.

— Погано, — все еще настороженно ответила Тамара, машинально поправляя рукав, под которым пряталась портативная капельница.

— И лекарств тебе столько не нужно, — все так же безмятежно продолжал Айзек.

— Мне нисколько не нужно, — проворчала Тамара.

— Ну и чего ты здесь торчишь? — удивился он.