Из грязи и золота (СИ)

Тамара молчала. Это был глупый вопрос, на который не было умного ответа. И вообще Айзек ей не нравился, и почему-то было страшно от того, что Марш молчит.

— Моя матушка, — голос Айзека вдруг стал мечтательным, — говорила, что если бы превратить каждую зря потраченную минуту в капельку воды, мы бы захлебнулись. А если бы каждую минуту, прожитую с умом превратить в воду — все бы умерли от жажды, и только люди, которые курили, ели фисташковое мороженое и трахались по любви прожили бы чуть подольше.

— И где теперь твоя матушка?

Вопрос прозвучал грубее, чем Тамаре хотелось. Ничего плохого она матушке Айзека, конечно, не желала.

— Хочешь покажу? — улыбнулся Айзек.

Он, кажется, был совсем не обидчивый. И Тамара поняла, что ей это ужасно нравится. Это не папа, которого нужно постоянно обманывать, чтобы он не расстроился, узнав, что ей плохо, не Юханна, которая вообще не слышала, что ей говорили, если говорили не о еде, и не Марш, которая смотрит своими злющими красными глазами, грубит и думает только о собственной выгоде. Конечно, Тамара это понимала. Но если с Айзеком можно говорить не боясь обидеть или расстроить, значит она готова посмотреть на его матушку.

Она кивнула и потянулась к очкам. Айзек молча смотрел, как она фиксирует их и выходит на стартовую страницу. Он молчал еще несколько секунд после этого, оставив Тамару в пустом белом пространстве с полупрозрачным меню недавно закрытых конвентов. Наконец перед ней замерцала золотая дверь — приглашение в конвент. Почему-то общественный — Тамара думала, Айзек покажет ей семейный архив. Перед тем как войти, она разрешила все уровни воздействия — тактильный, визуальный, ольфакторный и звуковой. Каждый раз ей приходилось делать это вручную. И каждый раз она испытывала смешанные чувства благодарности и раздражения — папа подарил ей дорогие очки последней модели, но не дал установить автозаполнение для подобных запросов. Еще пришлось подтвердить согласие на демонстрацию шокирующих материалов сомнительной или спорной этичности. Тамара не знала, чем может заниматься матушка Айзека, но сомневалась, что это может ее шокировать.

Айзек уже ждал ее, и аватар у него был мерзкий — гладкое золотое лицо с обведенными синим провалами глаз. Тамара знала, что такие покупают люди, которые не могут нормально анимировать аватар или заплатить специалисту, но не хотят пугать людей мертвой мимикой или неподвижными волосами.

А вокруг горели свечи — настоящие, теплые восковые свечи с жирными потеками на блестящих боках. На полу, в глубоких глиняных плошках, в витых подсвечниках, на длинных деревянных полках, тянущихся вдоль стен — сотни упрямых огоньков, поедающих теплый воск.

Тамара так засмотрелась на свечи, что не сразу заметила остальное — древнюю плиту с медными ручками и четырьмя колечками живого пламени. Огромный темный стол, заваленный незажженными свечами, пучками трав, банками и разделочными досками.

Тамара подошла к столу. На одной доске лежала лепешка, густо посыпанная черным тмином, а рядом — тонкий и длинный кухонный нож. На второй доске — золотая канарейка без головы и одного крыла.

— Айзек…

— Она делает обереги, — донесся ласковый голос из-под золотой маски. — Попросишь — и тебе сделает. Минуту смотришь, как убивают птичку, забираешь голову и получаешь в профиль специальный значок.

— И что он сделает?..

Между досками лежала разрезанная вдоль змея. Белые глаза тоскливо взирали на деревянную миску с залитыми медом розовыми лепестками.

— Защитит тебя от сглаза. А змея поможет встретить любимого.

— Очень надо такого любимого… — зачарованно пробормотала Тамара, рассматривая змеиные ребра, тонкие, почти прозрачные, так похожие на рыбьи кости.

— Некоторым надо, — равнодушно ответил Айзек. — Пойдем искать, здесь ее нет.

— Здесь несколько комнат? — поморщилась Тамара.

Ей не нравились конвенты, изображающие квартиры. У нее от таких болела голова — многие не умели вовремя остановиться, набивая виртуальные дома нарисованным барахлом.

— Здесь бесконечное количество комнат, — сказал Айзек, и голос у него был совсем грустным. — Их генерирует сеть. В одной из них мы встретим мою мать.

— Но… — начала Тамара, но тут же осеклась. Может, сеть генерирует комнаты для матери Айзека по какой-то другой причине. — Как зовут твою маму?

— Ты не посмотрела название конвента? Трижды пресветлая, ясноокая и вечно юная Хенде Шаам.

— Хенде Шаам? Я, кажется, слышала про Хенде…

— Идем. — Теперь голос Айзека звучал грубо, но Тамара тоже не стала обижаться.

Она вышла в темный коридор, и ее ноги по щиколотку утонули в фиолетовом ковре. Ворсинки шевелились, складываясь в переменчивые узоры. По золотым стенам бродили медные тени невидимых ламп. Пахло медом и игристым вином.

Коридор казался бесконечным — он сворачивался в петли и спирали, золотые, фиолетовые и душные. Наконец Тамара увидела дверь.

За ней — комната с алыми обоями, полная черных оттоманок. Они стояли вдоль стен и росли из стен, свешивались с потолка, а некоторые зависли прямо в воздухе.

— Не прогрузилось, — глухо сказал Айзек, захлопнув дверь. — Хорошо, что ее здесь нет.