Из грязи в князи

Мальчонкой и подростком Галерий вприпрыжку скакал по полям вместе с Фавном-Паном, не видимым мирскому человечьему глазу Богом пастбищ, дающим приплод скотинке, и, мечтая о битвах с победами в конце, внимал его мистическим и не слышным уху прорицаниям. Ничего не понимая из божественных шепотков, несмотря на возраст, Галерий упивался воздушным, разлитым в атмосфере счастьем и сливался с женственностью Реи-Кибелы, римской Богини плодородия и супруги грозного Сатурна-Крона, вечно на кого-то сердитого за свой утраченный на Олимпе статус владыки всего сущего.

– Не верь злым языкам, что я сын Пика, Бога предсказаний, полей и лесов, авгура с жезлом, что тусуется в роще у Авентинского холма. Пик не герой ни моего, ни твоего романа. Отец мой Бог Марс, но я не люблю войн и смертоубийств, я сибарит, хотя не чураюсь игрищ и состязаний на боевых колесницах, – с милой улыбкой голосовыми связками шелестел Фавн-Пан, зажигая детское воображение мельтешением мозаики из радужных камешков Богини Ириды, перекидываемых с одного полушария пастушьего мозга в другое, отчего они тут же меняли окрас: больше всего Галерию нравился жарящий багрянцем пурпур, а пурпуром багрянец, особенно ночью, когда им окрашивался месяц. Фавн, как праздник, всегда был рядом и не отставал от чистого листа пергамена, подобного бумаге, вписывая в него начало всех начал, ведь в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог: «Я добрый дух природы, мирное Божество, я живу везде и, как бездомный бомж, нигде: в лесных чащах и пещерах, на опушках лужаек, у озёр и родников, в каждой молекуле и в каждом атоме живой и неживой природы. Заметь, что неживая природа вовсе не означает, что она мёртвая. Меня все знают, лишь единицы слышат, отчего почему-то испытывают панический страх, ужас, но никто не видит. То я ненастный вихрь, то лёгкий ветер. Я не опрокидываю пудру у зеркала и не трогаю лютню. Не путай меня с ханьскими духами, с отеческим Сильваном и с иными добрыми и злыми демонами, посконными и иноземными. Я люблю нимф, теперь уже много нимф, хороших и разных, они рожают мне потомство, пацанов-наследников, одного за другим. И девочек-наследниц тоже. Мне без разницы, кто по гендеру у меня дети. Но наследства у меня нет, мне нечего им передать, кроме вот этих малахитовых широт и далей, водных разноцветных гладей и рябей. Я буду журчать тебе в ухо на свирели-дудочке, пока ты не покинешь мою сказку и райские места Иллирии. Ты непременно их бросишь, как только повзрослеешь, безо всякой жалости, ибо ты не усидчив, у тебя шило в нужном месте, я это знаю, и ты верь мне, ибо я – Бог! Погляди-ка на мой музыкальный инструмент, это же просто чудо-юдо, хоть и рукотворное. Его изобрёл мой собрат Меркурий-Гермес и подарил мне на день рождения. Ну, вот ты молчишь и даже не смеешь мне возразить, дурачок. А ведь всё было вовсе не так, а иначе. Свирель собственными руками соорудила Богиня Минерва-Афина, но сама не поняла значения своего изобретения и выбросила за ненадобностью в канаву. Инструмент подобрал козлоногий демон плодородия, сатир Марсий, отточил своё мастерство и вызвал на музыкальный ринг самого Аполлона! Марсий выиграл бой, а может, и проиграл. Не это главное, ведь в состязании всегда побеждает дружба. Но Аполлон не оценил протянутую руку, подвесил соперника на сосне и содрал с него кожу. Ну, вот ты опять молчишь и не споришь со мной. Почему? Не хватает знаний или отваги возразить? Ведь всё было иначе! Когда я был совсем юным романтиком и у меня ещё не было бессчётного множества нимф, я гнался за одной из них, самой прекрасной на свете. По крайней мере, мне так казалось, ибо это была моя первая любовь, неподдельная и самая искренняя. Не скажу, как её звать, пусть до поры до времени это будет моей маленькой скромной тайной. Нимфа спряталась в реке, умолив родителей превратить её в камыши, у неё самой от волнения чары рассеялись и колдовства не получалось, отказали тормоза. Её предки, особенно отец, не сразу уступили мольбам дочери, ибо давно мечтали иметь зятем такого славного, статного и весёлого парня, Бога-красавца, как я. Но, видимо, она очень уж меня боялась и упрашивала более, чем страстно. Я же по глупости возраста не смог отыскать свою первую романтическую любовь и с горя и от отчаяния срезал все камыши, связал из них свирель-дудочку – духовные скрепы мне были в помощь! – и по наитию научился играть грустные мелодии, изливая в них всю свою печаль-тоску. Колдовство стало вечным, замонолитилось, и даже всемогущий громовержец Юпитер не сможет снять родительские чары. Папа и мама пугливой нимфы до сего дня пребывают в горести от того, что у них нет зятя Фавна. Но с тех пор моя любимая всегда со мной, мне открылись все тайны камыша как бытия и как свободы духа. Времени прошло много, нет ничего вечного, в том числе и грусти-печали, теперь я наигрываю уже весёлые мотивчики. Я не обманываю, я лишь лукавый по жизни».