Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

— Я ищу друга и соседа по имению — лейтенанта Хенрика Кшиштофского, служившего в Пятом польском корпусе, а в сражении при Москве-реке воевавшего в дивизии генерала Сокольницкого. К нему и отослал меня маршал, но я не уверен, знает ли о нём что-либо генерал, так как был сам тяжело ранен в битве.

— Навестите генерала, как и рекомендовал вам маршал, а потом, в случае отрицательного ответа, я попробую прошерстить списки убитых и раненых — возможно, ваш друг отыщется в них.

— Премного благодарен, господин полковник. Лейтенант Кшиштофский храбрый офицер и сражался как лев при Москве-реке. Об этом говорил мне сам Сокольницкий, когда я случайно нашёл его раненым в лекарской палатке. К тому же он мой друг…

— Разделяю ваши чувства, месьё Офшарофф и сделаю всё от меня зависящее. У самого друг пропал без вести в этом сражении. Вероятно, он погиб, и я мучаюсь мыслью, как известить родных… Кстати, не дать ли вам провожатого, а то, знаете ли…

— О, поверьте, знаю, господин полковник! — с удивившей адъютанта горячностью отозвался на предложение де Флао Павел.

Посещение Поварской ничего не дало. Генерал пребывал в неведении относительно судьбы Хенрика, поскольку после ранения ничем не командовал (его пехотная дивизия в результате кровопролитнейших приступов Семёновских флешей понесла колоссальные потери и, по сути, перестала существовать), а как пошёл на поправку — вновь возглавил столь обрыдшее ему разведывательное бюро. Впрочем, «пошёл на поправку» в случае с паном Михалом страдало явным преувеличением. Сокольницкий припадал на ногу, кожа на лице приобрела землистый оттенок, да и вообще выглядел он неважно.

— Обратитесь к Бертье! — тусклым голосом посоветовал он — Пускай его штабные просмотрят списки убывших, — пан Михал намеренно избегал слова «убитых», не желая видеть среди них своего протеже и сына старого товарища, — и когда его разыщут, не сочтите за труд известить меня или капитана Солтыка, вы его знаете, — в поникшем настроении проронил на прощание он.

Заверив генерала, что исполнит его просьбу, Павел вышел на улицу, где его ожидал провожатый — рядовой молодой гвардии из дивизии Клапареда.

— Месьё спешит? — немного помявшись, спросил он Овчарова.

— Отнюдь, — ответил Павел, с интересом оглядывая солдата, малого лет тридцати, с напрочь отсутствовавшими бровями, отчего его подвижная физиономия выглядела комично.

— Тогда, может, заглянем на Полянский рынок, там торгуют провизией, и я бы не прочь прикупить кое-что, — без обиняков признался солдат.

— Пошли! — без лишних разговоров согласился Овчаров. Ему было занятно взглянуть на рынок и ведшуюся там торговлю.

Безбровый оказался прав. На Полянском рынке работал подвал, торговавший разным провиантом. Множество фур, кибиток и телег лепилось к нему, где французы складировали разную дичь, ветчину и говяжьи стяги. Солёная рыба, солонина, огурцы и грибы не пользовались спросом и отдавались практически даром. Всё это изобилие, стоя в отдалении, пожирали жадными глазами москвичи, очевидно опасаясь попасть под ношу или изведать фухтелей, на кои не скупился неприятель.

Бродя по рынку и затариваясь провиантом, они заметили огромную погребную яму, до краёв наполненную пивом, на колыхавшейся поверхности которой плавали бочонки с выбитым дном. Стоя на коленях и припав, как к иконе, к берегам пивного озера, подобные стаду животных, пришедших на водопой, обезумевшие охотники до браги наслаждались пенистой влагой, черпая её шапками и попавшимися под руку лоханями.

Проходя берегом Москвы-реки, Павел обратил внимание на обгорелые барки и подмокшие кули, громоздившиеся на берегу. «Ага! Так это же те самые горевшие барки, кои я наблюдал с Пахомом с Ивановской колокольни! Видать, дожди добавили воды в реку и барки снялись с мели», — легко догадался он, с любопытством следя за действиями французов. Соорудив плоты, солдаты подплывали к дрейфующим посудинам и, ловко взобравшись на них, извлекали из их чрева муку, коя немедля шла на выпечку столь вожделенного хлеба.

Отдав Пахому нежданно приобретённую снедь и взглянув на работу — убранные в связки банкноты красовались на столе, — он прихватил несколько купюр и отправился к де Флао. Ставить отличительный знак на ассигнациях, о чём они договорились с Чернышёвым в Смоленске, и «портить» под него правильно выгравированные клише, Павел не спешил. «Ещё успеется, — рассудил он, — а покамест будем так печатать».

Де Флао внимательно просмотрел списки убитых и раненных при Бородине и обнаружил среди них Кшиштофского. Его, как тяжелораненого, отправили в Колоцкий монастырь, радостно сообщил он Овчарову.

— Чёрт, далековато, однако, — поблагодарив адъютанта, тяжело вздохнул Павел.

— Порядка двадцати пяти лье[58] отсюда, — грубо прикинул расстояние де Флао.

— Стало быть, скоро туда не добраться, — теребя затылок, задумчиво протянул Овчаров.

— Состояние нашей кавалерии вам, полагаю, известно.

— Думаете, за неделю можно обернуться? — продолжил размышлять вслух ротмистр.

— Недели должно хватить, — утвердительно кивнул полковник.