Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

Оказавшись возле стола, Павел, недолго думая, указал на село Троицкое, находившееся в десяти с половиной верстах от Красного.

— Вот и не угадали! — усмехнулся Бонапарт и, глядя в удивлённые глаза Овчарова, ткнул пальцем в настоящее расположение Главной квартиры и русской армии, о котором он узнал от гонца Мюрата за полчаса до совещания с маршалами. — Красное на Пахре, это южнее Троицкого, если двигаться по Старой Калужской дороге, месьё Офшарофф! Можете быть свободным, а пока снеситесь с Лелорнем или с де Флао, они позаботятся о вас.

— Что скажете, господа? — обратился Наполеон к собравшимся, когда дверь за Павлом закрылась.

— То, что к русским подходят резервы и их снабжение улучшилось, не вижу в том ничего удивительного, сир. Однако каким образом этому ротмистру удалось так легко выпутаться? Почему его сразу не расстреляли? — заявил проницательный Дарю.

— Полагаю, в ставке Кутузова приняли на веру его объяснения. Хотя легенда про ищущего своих раненого русского офицера, чудом выбравшегося из горящей Москвы, далека от идеала, но в общем правдоподобна, — отчасти согласился с генерал-интендантом гигант Ней.

— Меня интересует другое. Каково ваше суждение о разговорах в ставке Кутузова? — затронул животрепещущую для себя тему Наполеон.

— Каковы бы они ни были и кем бы ни велись, даже если предположить, что этот русский прохвост не заслан к нам самим Кутузовым и говорит правду, перемирие с Александром невозможно, особенно сейчас, когда мы пребываем в его древней столице, опустошённой и сожжённой, сир! — подняв глаза на Бонапарта, твёрдо произнёс Коленкур.

— Ваше мнение нам известно, — в раздражении отмахнулся от герцога император, — а что скажите вы, Дарю? — обратился к самому независимому и, по большому счёту, дальновидному из своих сотрудников Наполеон.

— Герцог прав. Александр не пойдёт на мир, сир.

— Тогда, чёрт возьми, мы сами придём к нему! — в сильнейшем возбуждении выкрикнул Бонапарт и, заложив руки за спину, принялся мерить шагами огромную залу.

— Марш на Петербург в условиях приближающихся холодов и армии Кутузова за спиной…

— Да знаю, знаю, Дарю! — нетерпеливо перебив генерального интенданта, неожиданно принял его точку зрения успокоившийся Бонапарт. — Но что нам делать сейчас?! Мир мне необходим как воздух! — экспрессивно воскликнул он, обводя жгущим взглядом маршалов.

— Предлагаю укрепить Кремль, оставить там гарнизон, а основными силами ударить по русским, раз теперь нам известно их точное местонахождение. Незачем сидеть сложа руки и зря терять время, пока Кутузов усиливается. Мы учиним ему небывалый разгром, второй Аустерлиц, и, потеряв армию, Александр подпишет какой угодно мир, ваше величество, — уверенно заявил неустрашимый Ней, проводя рукой по рыжим волосам и делая шаг вперёд мощными длинными ногами.

— Даже потеряв армию, царь не пойдёт на переговоры, — неколебимо стоял на своём Коленкур, чем нимало бесил Наполеона, которому идея Нея пришлась по вкусу.

— Ваши мысли и поведение, Коленкур, сродни упрямому ослу и недостойны знающего русский двор дипломата, — посыпались оскорбления из уст императора.

— Как знающий русский двор и его главу дипломат, я буду с упрямством осла повторять, что мир с Александром невозможен, пока наша армия занимает его территорию. В Петербурге есть фигуры, готовые заключить мир с нами, но царь не сделает этого ни при каких обстоятельствах. Если же ваше величество полагает, что я думаю как осёл, мне не место на императорском совете вашего величества. — Уязвлённый Коленкур взялся за шляпу.

— Герцог Виченцский, мы не закончили! — примирительно бросил Бонапарт, и тот оставил шляпу в покое.

— Итак, господа! Зимовать в Москве неприемлемо, идти на Петербург невозможно. Остаётся — или ждать мира от Александра, — Наполеон предостерегающе взглянул на Коленкура, — или последовать мнению Нея — выйти в ближайшее время из Москвы, разгромить Кутузова, а дальше — иншалла![56] — вспомнил времена египетского похода Бонапарт. — Все свободны, господа, кроме маршала Мортье и, естественно, вас, мой дорогой Ней, — разом прекратил бесполезные словопрения император. Оказавшись за дверьми, Коленкур продолжал отстаивать своё мнение перед Дарю, тогда как раздосадованный Бертье, рассеянно кивнув, поплёлся в свои покои, где столкнулся нос к носу с ожидавшим его де Флао.

— Я устроил русского ротмистра и его помощника в Арсенале, в той самой комнате, которую они занимали ранее, ваша светлость, — отчитался патрону адъютант.

— А, этот русский! Мы ещё хлебнём с ними горя, дорогой Шарль! — невольно вырвалось у Бертье, и, оставив де Флао в полнейшей растерянности, он отправился спать, потребовав к себе камердинера.

Наутро Бертье вызвал Овчарова и показал доставленные эстафетой чистые клише для печатания десятирублёвых ассигнаций.