Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

Одна из причин столь стремительного приближения скромного служащего Министерства финансов, автора поэтических од и переводчика книги о пользе различных сортов мёда Корбелецкого к особе Наполеона крылось в перегруженности текущей работой месьё Лелорня. По причине неудовольствия деятельностью разведывательного бюро Сокольницкого и тяжёлой раной генерала Наполеон в значительной мере переложил вопросы разведки на плечи своего секретаря. Овчаров, понятно, не догадывался о происшедших пертурбациях. Перво-наперво он решил вернуться к Пахому и забрать денежноделательное оборудование, а уж затем определиться с местоположением их будущей мастерской. Миновав Дорогомиловский мост и проехав вперёд по Смоленской дороге, он приметил знакомую кибитку, одиноко стоявшую под пригорком. Пахом варил в котелке картошку, набранную с ближайших огородов. Уланов не было видно.

— Ну, как ты тут без меня? — поинтересовался Овчаров, принюхиваясь к исходившим от котелка ароматам.

— Всё путём, ваше высокоблагородие. Правда, поляки наши распрягли лошадку и увели Бог знает куды. Сказывали, на фуражировку.

— На фуражировку так на фуражировку, подождём, — протыкая тесаком картофель, молвил Овчаров. — Ежели засветло не явятся, запряжём мою красавицу, — нежно погладил чуть вспотевший бок кобылы Павел.

— Хоть ты не упряжная, а верховая, но с помощью Божьей доставишь нас в Кремль!

Уланы, однако, не появлялись. Московские богатства вскружили им голову, заставив позабыть о сделанных обязательствах. Покончив со скудной трапезой, Павел запряг отдохнувшую кобылу и, не став дожидаться улан, тронулся назад к Дорогомиловскому мосту. Пахом брёл рядом, пока Павел не приказал ему залезть в повозку. Двигались шагом, дорога была забита транспортами, конными и пешими, стремившимися поскорее попасть в вожделенный город. За мостом стало свободнее, и повозка покатилась быстрей. На Поклонной горе сделали остановку. От разраставшихся пожаров над Москвой повисла чёрно-серая пелена, купола церквей потемнели и уже не отливали золотом, гарный дух бил в рот и ноздри, и Овчаров подумал, что лучше провести грядущую ночь под защитой кремлёвских стен. Возле Спасских ворот их остановили солдаты гвардии. Подошедший унтер-офицер, старший в карауле, находился в приподнятом настроении и, удовлетворившись объяснениями Павла, пропустил их.

Внутреннее пространство Кремля было заставлено каретами, колясками, бричками, фурами и прочими дорожными экипажами, а также орудиями и повозками гвардейской артиллерии; горели костры, слышалась полковая музыка, победные возгласы пировавших гвардейцев на миг замолкали, раздавалось громовое «Да здравствует император!», и пирушка продолжалась. Даже видневшиеся кое-где трупы падших лошадей не смущали французов. Долгожданная радость от вступления в Москву захлестнула победителей, и они от всего сердца предавались ей. Достаточно было иметь форму рядового Великой армии и подвешенный язык, чтобы проникнуть в Кремль. Забыв об осторожности, солдаты разжигали огонь для варки пищи возле открытых зарядных ящиков и мочились без всякого стеснения под окнами императора.

О том, чтобы остановиться на ночлег в каком-нибудь приличном месте, не могло быть и речи. Постройки Кремля отвели под Главную квартиру, а то, что осталось, разобрали высшие офицеры Великой армии. Наполеон занял парадные покои императора Александра в Кремлёвском дворце, гвардия расположилась в Сенатском дворце и Вотчинном департаменте. Помог адъютант маршала Бертье, тот самый полковник с загорелым обветренным лицом по имени де Флао, устроивший Овчарова с Пахомом в здании Арсенала.

— Поживёте здесь, а там посмотрим. Москва огромна, — загадочно улыбнулся он.

В Арсенальном дворе среди куч обозного помёта Пахому посчастливилось отыскать немного сена, и он накормил им лошадь.

— Пахом, надобно до повозки добресть, в ней табак завалялся. Хоть трубочку покурить, а то ложиться на пустой желудок да без курева, — провёл ладонью по урчащему животу Павел, — совсем невесело.

— Вестимо, невесело, барин. У самого живот дюже сводит, моченьки нету, хотя вроде и хлебали давеча, — намекая на варёную в котелке картошку, вторил ему гравёр.

Темнело. Павел собрался было пойти за свечами, однако пожар настолько усилился, что от его зарева в комнате стало светло как днём.

— Сегодня будет не до сна. Как бы нам тут самим заживо не зажариться!

— Идёмте, барин, на улицу, поглядим!

— И то правда, — кутаясь в плащ и натягивая на самые глаза шляпу, поддержал мастера Овчаров.