Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.)

Впрочем, на следующий день на Софийской площади немецкое командование устроило довольно импозантный парад, который, по словам присутствовавших, уже более напоминал наши прежние впечатления о германской армии. При этом, как мне передавали, один офицер с презрением воскликнул по адресу провинившегося в чем-то прохожего: «Er glaubt, er wäre noch in Russland»[58].

С величайшим любопытством киевляне наблюдали поведение немцев в первые дни оккупации. Свою административную деятельность немцы начали с того, что нарядили сорок баб, которым было велено горячей водой и мылом вымыть киевский вокзал. Об этом анекдоте много говорили; но, тем не менее, это сущая правда. Правда и то, что на моей памяти, — ни до, ни после этого случая, — никто не подумал вымыть наш вокзал.

Затем началось то, что один немецкий солдат, на расспросы о цели их прихода, формулировал словами: «Wir werden Ordnung schaffen»[59]. Был отпечатан прекрасный план города на немецком языке. На всех перекрестках были прибиты дощечки с немецкими надписями. Особые стрелки указывали, как куда пройти, и тут же было приписано, сколько минут это займет. Весь город был, как паутиной, опутан телеграфными и телефонными проводами, служившими для надобностей германского штаба. Эти проволоки как бы символизировали то, как по рукам и ногам связывала нас оккупация.

Самой положительной стороной этого времени было восстановление связи с частью Европы. Немцы открыли в Киеве два больших книжных магазина. В них можно было получать, кроме книжных новинок по всем отраслям знания, также свежие берлинские и венские газеты.

Серое здание киевского дворянства[60] на Думской площади было, после надлежащей мойки, обращено в германскую комендатуру, Каждое утро у входа в это здание можно было прочесть сообщенную по радио последнюю сводку германского штаба, за подписью генерала Людендорфа.

Немцы с первого дня не скрывали, зачем они пришли. По мирному договору с Украиной, они должны были получить от нас миллионы пудов хлеба. Для обеспечения этой поставки им и нужно было «Ordnung schaffen»[61] на Украине. Продовольствие вывозилось в Германию по различным каналам. Для обывателей наиболее заметными были частные посылки солдат, которые, разумеется, в действительности не играли существенной роли. Немцы, со своей педантично-деловитой сентиментальностью, устроили в Киеве специальный магазин, в котором продавались «Kistchen für Heimatspakete»[62] —небольшие деревянные ящики подходящего размера и формы, куда упаковывалась отправляемая посылка. Пытались наладить частный экспорт и в широком масштабе; в Киеве открылись конторы обширных торговых организаций (в частности, так называемой «Deutsche Wirtschaftszentrale»), основанных с этой целью. Приезжал тогда в Киев и глава имперского военно-продовольственного ведомства фон Вальдов.

В конечном результате, как известно, германцам и австрийцам не удалось вывезти из Украины того количества продовольствия, на которое они рассчитывали. Помешала незамиренность деревни, расстройство транспорта и общеполитическая обстановка, при которой закончилась оккупация. В первые месяцы, однако, немцы были на вершине своего могущества; с большой энергией и настойчивостью принялись они за выкачивание необходимого им хлеба. Естественно, что они не могли терпеть ничего, что шло вразрез с их целями и планами. И потому-то оккупационным властям очень скоро пришлось вмешаться в наши внутренние политические дела.

Формально в Киеве и во всей Украине с 1 марта 1918 года (когда были изгнаны большевики[63]) была восстановлена верховная власть Украинской Центральной Рады. В Киев возвратился и украинский парламент со своим президентом М.С.Грушевским, и кабинет министров, который возглавлялся Голубовичем. Но по существу эта возрожденная самостийно-украинская государственность производила в эти месяцы довольно жалкое впечатление. Чувствовалось ее полное бессилие рядом с опекавшей ее германской военщиной.

Единственная область, в которой украинской власти предоставлялась полная свобода действий, это была политика национальная (вернее, националистическая). И сами украинцы по возвращении в Киев давали себе волю в этой области. Именно в эту эпоху начались антиеврейские эксцессы — сначала в виде самосудов над отдельными заподозренными в большевизме лицами. Под предлогом обвинения в большевизме украинские сечевики захватывали и расправлялись с евреями, которых им почему-либо хотелось убрать. В самом Киеве имел место целый ряд таких самосудов; в провинции, естественно, дело обстояло еще хуже. Были случаи пыток и издевательств. Все это оставалось безнаказанным…

Так расправлялись с евреями. В области же украинской haute politique[64] шла ожесточенная борьба против всего «российского». Началась украинизация различных учреждений — обязательное введение украинского языка и т.д.