Из личных записок следователя

Не менее криминальной была обстановка и в сельской местности. Суть в том, что не только правоохранительные органы в отдаленных селах и деревнях слабо реагировали на преступные проявления криминала, но и сами граждане редко подавали заявления по фактам ограблений или применения к ним насилия, так как мало надеялись на помощь правоохранительных органов. Я тогда так для себя выразил эту ситуацию в российской глубинке:

На деревне он слыл хулиганом.
У него был в кармане наган.
Он ходил по деревне с наганом
И стрелял иногда по ногам.
Все сидели затылки чесали,
Зная, что не уйти от судьбы.
Никуда на него не писали,
А готовили только гробы.

Такими были эти так называемые «лихие» девяностые.

В те ельцинские времена, приехав в Волгоград, я нашел своего друга Николая Родина, того самого бывшего обкомовского работника, который хвалился мне раньше своим достатком, в плачевном состоянии. Оказавшись далеко от партийной кассы, он не был среди тех партийных работников, которые эту кассу делили между собой, и возглавлял редакцию оппозиционной газеты «Казак», финансируемую донским оппозиционным казачеством. Газета была крайне убыточной. Мы с супругой на своем «жигуленке» заехали к Николаю на его недостроенную дачу, расположенную на берегу Волги. Он нас радушно встретил, но угощал уже не бельгийским вином, как раньше, а Портвейном – тем вином, которое мы простые строители социализма пили в советское время. Суть конечно не в этом, а в том, что он как убежденный коммунист, категорически не принимал новую политику страны, мучился этой своей убежденностью и своим бессилием в борьбе с народившимся капитализмом. Со своим взрослым уже сыном, не нанимая рабочих, строил дачу по старинке из длинных, очень тяжелых бревен, получив, как я позже узнал, на этой трудной работе грыжу.

Николай видимо считал, что и я сожалею о несостоявшемся коммунизме, и выразил большое желание меня приобщить к своей газете.

– Как жаль, что ты не живешь здесь, – говорил он, – мы бы такие дела с тобой закрутили.

Я не спрашивал, о каких делах он говорит, но догадывался, что он видел во мне старого соратника-коммуниста. Николай попросил для начала прислать ему мои стихи, чтобы сделать газету более веселой и близкой к молодежи. Я выразил сомнение, сказав, что сегодня не те времена, когда молодежь слушала и читала стихи, но все же, позже послал ему почтой свою первую книжку стихов, где была напечатана поэма «Суд идет». Это резко антисоветское произведение, посвященное сталинским репрессиям, видимо дало понять Николаю о моем отношении к коммунистам, и он не ответил. Мне было жаль потерять друга, тем более на какой-то политической почве. Хотя я и сам не мог терпеть наш российский капитализм, формирующийся на основе бандитизма и мошенничества, но и коммунисты меня не привлекали. Я понимал, что государственный уклад не причем, и с ним бесполезно бороться. Все заключается в характере самого общества. Его нельзя переделать. В нем всегда найдутся люди, которые будут грабить его законопослушную часть независимо от любых условий. Совсем как в том фильме, где бедный труженик крестьянин говорит эту историческую фразу: «Белые придут – грабят, красные придут – грабят». Словом, народ грабят при любой власти, а капитализм или социализм – разницы большой нет.

Высшая школа в Уфе, наконец, открылась в начале девяностых. Ее возглавил мой однокашник и друг Николай Анатольевич Катаев, получив звание генерал-майора. Кстати, он на эту должность ушел также из Рязанской высшей школы МВД, где работал начальником кафедры «Государства и права». В Уфе при формировании высшей школы ему нужны были преподаватели.

– Что ты там делаешь? – спросил он, позвонив мне в Хабаровск.

– Прекрасно живу и работаю, – отвечал я. – Если бы ты видел, какие у меня здесь в саду растут абрикосы, прямо как в Алма-Ата. Так что приглашаю в гости. Здесь рядом Владивосток с нашим ведомственным санаторием. Там очень чистый и теплый залив, по сути, океан, и природа изумительная.

Катаев терпеливо выслушал мой восторженный монолог, потом сказал:

– Давай езжай в Уфу, ты же вроде хотел здесь работать, мне люди нужны, а твоя природа меня мало интересует. Видишь, какое время, не до природы сегодня, это баловство не для нашего поколения, дело надо делать.

– Но у вас там вода с фенолом.

– Да вода сейчас везде с фенолом. Думаешь там твой Амур чище. Его китайцы еще как мутят. Когда ты успел так избаловаться, уехав далеко от Рязани? Давай подумай, сутки тебе на размышление. Это пока еще не приказ, а мой тебе дружеский совет, – закончил он шуткой.

При совете с супругой, она сказала:

– Знаешь, я жить в Хабаровске согласна, но умирать здесь вдали от Волгограда не хочу.

Это был убедительный довод.