Из личных записок следователя

В принципе они правы. Это социальное явление появилось в России после того, как власть запретила привлекать детей к какой угодно работе и, образно говоря, «пороть» их, когда они умещаются еще «поперек лавки».

В конце шестидесятых стали появляться стихи-песни Владимира Высоцкого. Хотя кассеты с его песнями распространялись нелегально, и их трудно было достать, Высоцкий звучал повсюду. Как ни странно, впервые полную кассету я прослушал в кабинете прокурора. После рабочего дня он попросил меня зайти к нему и включил магнитофон с кассетой Высоцкого. Мы слушали в течение почти часа.

– Ах! Как дает! – восхищенно произнес прокурор, потом спросил:

– Ты знаешь кто это?

– Знаю, конечно, – отвечал я таким тоном, как будто знал этого человека давно, хотя слышал имя Высоцкого где-то только один или два раза. В те шестидесятые годы было только начало его известности и популярности.

В отличие от зонального прокурора с районным прокурором у меня была полная гармония. Я запомнил его слова, которые он сказал мне в первый день знакомства: – «Я ценю следователей, которые не только умеют хорошо расследовать преступления, но умеют прекращать их так, что никто не подкопается». Это его наставление меня удивило, но, однако, я взял его на вооружение и вскоре преуспел в этом, прекратив упомянутое выше уголовное дело по почти доказанному убийству матерью новорожденного ребенка во время преждевременных родов. В свою очередь это крайне удивило прокурора.

– Как прекратил?! – воскликнул он, сделав большие глаза, когда я положил дело ему на стол, – Это же вполне доказанное умышленное убийство. Я велел тебе арестовать девочку, как только она выйдет из больницы, – гремел он, искренне удивившись моему решению.

– Извините, Михаил Петрович, это долго объяснять, в постановлении все изложено, – сказал я. – Если Вы не согласитесь, можете отменить постановление, но таково мое решение.

Не буду описывать детали этого неприятного дела, скажу лишь, что у меня просто не поднялась рука на арест этой девочки при большом количестве смягчающих обстоятельств. Обвинение основывалось, казалось бы, на железных доказательствах: на заключении судебно-медицинского эксперта, который, вместо слов: «ребенок погиб от асфиксии», написал: «задушен руками». Другим доказательством было признание самой матери ребенка. Когда мы с работником уголовного розыска допрашивали ее в реанимационном отделении, где она находилась в тяжелом состоянии, оперативник, прорвавшись к ней вперед меня, наклонившись к лежащей под простынями больной, задал прямой вопрос, убила ли она ребенка, больная ответила:

– Да, убила. Пишите, убила.

Судебно-медицинского эксперта я допросил только по одному вопросу:

– Могла ли мать убить ребенка по неосторожности при условии, что роды проходили сложно, она неопытна, и при родах ей никто не помогал?

Эксперт ответил: «да, могла», и он обосновал свой ответ.

Этого для прекращения уголовного дела мне было достаточно. Суть в том, что причинение смерти при родах по неосторожности самой матерью не содержит состава преступления. Наказуемым является только умышленное убийство, что, естественно, требует доказательств.

Надо заметить, что сегодня в уголовном кодексе существует специальная статья (106) об ответственности матерей-детоубийц с максимальным наказанием лишь до пяти лет лишения свободы. В прошлом кодексе специальной статьи не было, и детоубийство квалифицировалось по общей ст. 103 УК РСФСР, предусматривавшей наказание до 10 лет лишения свободы. Но и тогда это преступление не наказывалось судами больше пяти лет. Учитывалось тяжелое психическое состояние женщины в момент родов и сразу же после них. Однако это далеко не всегда является обоснованным и справедливым.

Так что 5 лет этой девочке я вполне мог обеспечить, но не видел в этом смысла, учитывая, что люди (бросивший ее парень и выгнавший ее из дома отец), толкнувшие ее на этот шаг, опаснее для общества, чем она сама.

Два Федора и Семен

В средине шестидесятых, в самом начале моей следственной карьеры в городе Котельниково Сталинградской области особо памятными для меня оказались два убийства. О первом убийстве вспоминать крайне прискорбно, поскольку в нем в какой-то степени должен был участвовать сам автор этих записок, но о нем нельзя не сказать, так как оно связано со вторым, уже по настоящему криминальным, которое, по сути, было моим крещением в сложной деятельности следователя.

Жена хозяина, на квартире которого я жил, пожилая, но энергичная казачка по имени Лиза, без отдыха хлопотала по хозяйству, кормила кур и свинью, чем-то торговала на привокзальном рынке, готовила на кухне. Она старалась угодить мужу во время обеда, но сама в его присутствии за стол не садилась даже когда мы с хозяином за ужином выпивали по рюмке в честь какого-то праздника. Меня это первое время удивляло. По незнанию казачьих традиций однажды я пригласил хозяйку к столу, но хозяин решительно меня одернул.

– Еще чего не хватало, – жестко сказал он, – чтобы женщина сидела за столом с мужчинами. Это у нас казаков не принято.