Из любви к искусству (СИ)

Фигур было двадцать восемь, все в натуральную величину. Мужчин и женщин поровну, все с разными лицами и телосложением, все уникальны и непохожие на первый взгляд. Но под определенным углом Нэрданель всегда мерещилось странное: будто бы все это один и тот же герой, путешествующий от левого края к правому — от берега озера к подножию трона. Так, поза охотника будто перетекала в позу собирательницы, разведчик продолжал движение юноши, играющего с прирученным псом, каменщик оборачивался в девушку, протягивающую ему кувшин, а изогнувшаяся плясунья с бубном будто предвосхищала намерение короля опуститься на колени. И даже троица на морском берегу не была исключением. Этот странный эффект казался Нэрданель пугающим.

— Она была безумно талантлива, — говорили про Мириэль, а Нэрданель спрашивала себя, не нужно ли в эту характеристику добавить «и».

Тем более, одно отличие среди фигур все же имелось. Невысокая женщина, словно затертая своими отправляющимися в дорогу спутниками единственная смотрела зрителю прямо в глаза. Она же единственная казалась совершенно неподвижной. Ни прерванного взмаха руки, ни остановленного поворота головы, ни даже падения тяжелых складок мантии или рассыпающихся по плечам волос. Женщина остановилась и смотрела из тени, другие фигуры шагали мимо, словно не замечая, а ее опущенные вдоль тела руки, бледное лицо, почти белые волосы и широко распахнутые темные глаза выражали то ли испуг, то ли непонимание, то ли немой вопрос. «Что это?», «Как я сюда попала?», «Зачем?», — пыталась угадать Нэрданель.

Говорили, что когда после решения об открытия Музеона было дано объявление о приеме работ, на следующий же день в комиссию пришла эта невысокая тонкая женщина. Про нее ничего не знали, потом только выяснили: живет где-то далеко у подножия Туны, чуть ли не на границе с лесом. Особой дружбы ни с кем не водит и занимается тем, что чинит готовое платье и украшает его недурной вышивкой. В комиссию она явилась одна, но с огромным свертком, а когда его развернула, все до единого остолбенели. Тотчас позвали за всеми причастными, включая, разумеется, короля.

— И что он сказал? — спросила Нэрданель, когда в первый раз услышала эту историю от отца.

Махтано пожал плечами.

— По-моему, ничего. По-моему, он просто пропал сразу.

Наверное, поэтому Нэрданель у короля ничего про его первую жену не спрашивала. А он сам никогда не говорил.

Как бы там ни было, работа никому неизвестной мастерицы стала самым первым экспонатом, сразу же принятым в Музеон. Он же самым первым раз и навсегда занял свое место в том зале.

— Вам нравится? — вырвал Нэрданель из размышлений негромкий голос позади.

— Вы так и будете меня подкарауливать? — справившись с испугом, как бы равнодушно спросила она.

— Вы так и будете врываться в мое уединение? — прозвучало в тон.

Нэрданель зажмурилась на мгновение, куснула щеку, дотронулась до шляпки и только тогда обернулась. Принц неподвижно стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. По всей видимости, она прошла совсем рядом, не увидев его в тени за дверью — неподвижного, в черной одежде на фоне черной стены.

— Я вас не заметила.

— Как всегда.

Нэрданель замешкалась, не зная, следует ли принять это за обвинение или лучше просто пропустить мимо ушей. Хотя ответа от нее явно ждали, но не на этот вопрос. Поднявшись с места, Нэрданель огляделась, внимательно ощупывая взглядом фигуру за фигурой.

— Не знаю, — наконец, произнесла она. — Скорее нет, чем да.

— Вы безжалостно правдивы, — заметил Куруфинвэ, как ни странно, без тени негодования в голосе.

— Я просто правдива.

— И очень гордитесь этим.

— А вы как будто ищете способ меня задеть.

На этот раз Куруфинвэ промолчал, и только губы его чуть дрогнули — то ли в слабой улыбке, то ли в невысказанном возражении. Нэрданель подождала еще, но, не увидев другой реакции, все же добавила:

— Я чувствую тревогу, когда смотрю на все это. Сюжет вроде бы радостный, но эффект противоположный.

— Сюжет?

— Ну… — снова замешкалась Нэрданель, не зная, как сказать об очевидном. — Озеро, поход, основание Тириона…

Куруфинвэ изогнул бровь и, наконец зашевелившись, махнул рукой в перчатке на левый край полотна.

— Рождение, — он махнул направо, — смерть, — описал широкую дугу, — жизнь.

Нэрданель нахмурилась и обернулась:

— Это же коронация. Почему смерть?

— Разве это не финал? И потом: он опускается. Смотрит во мрак. Спрятан от наших глаз.