Из любви к тебе

В десятки раз в Центре паллиативной помощи с момента моего прихода выросло потребление морфина. Это не потому, что пациенты стали лучше обезболены, а потому, что я пропагандирую и практикую эвтаназию. И врачей принуждаю к этому преступлению.

Я вовсе не заинтересована в качестве помощи, я просто крайне упертая и амбициозная женщина, которой повезло иметь достойную мать и которая наживается и делает карьеру на ее славе и имени.

Я пошла на сговор с властями, продалась ради должности и доступа к бюджетным деньгам, которые теперь кормят фонд «Вера». (Сложная схема, да? Зачем продаваться так сложно, да еще и ради фонда?)

Когда я выступаю за декриминализацию деятельности врачей (то есть за то, чтобы врачи не боялись уголовного преследования, когда назначают пациентам, страдающим от болевого синдрома, морфин), я на самом деле и не понимаю, что мною манипулируют. Что я транслирую вовсе не свои мысли. Что это умелое воздействие людей, заинтересованных в росте нелегального оборота наркотиков в стране.

И когда я говорю, что на обезболивание надо создать спрос, чтобы пациенты понимали, что морфин при сильной боли – это не путь к наркомании, а качество жизни, потому что порой на борьбу с этой болью уходят последние силы, лишая общения друг с другом в последние дни и месяцы, – это я тоже пропагандирую наркоманию, все равно что начать раздавать шприцы на улицах.

Когда я говорю, что стране нужна не паллиативная медицинская помощь, а паллиативная медико-социальная помощь, и вообще, помощь тяжелобольным людям должна быть медико-социальной, – я подрываю устои. Все уже прописано и зарегламентировано, надо только исполнять на местах, а я со своими идеями только внимание привлекаю к себе и ищу повод поговорить в телевизоре.

Так много людей, которые с самыми лучшими пожеланиями и самыми вкрадчивыми голосами, прильнув ко мне и заглядывая в глаза, с заботой и страхом за меня и мое будущее, а порой и за дело моей матери, положив теплую руку на плечо, говорят мне всё это косвенно или прямо, чтобы я и не думала, что они что-то хотят утаить…

И этого так много, что я начинаю думать порой, что это правда. И что я стараюсь вовсе не ради людей, которых меня мама научила видеть, жалеть и всегда-всегда замечать в первую очередь именно их, тех, кого нельзя вылечить. Это я все ради себя. Или, наоборот, дура наивная, ради тех, кто через меня свои грязные интересы прямо вот в высокие-то кабинеты и несет.

Не сплю. Думаю. Нужно ли все это? Тем пациентам, кто лежит сейчас в Центре паллиативной помощи, уже открывает глаза в начале седьмого утра и видит, что прошла очередная ночь. Всё же пережили еще одну. Вот и новый день, и слава богу, и какая, интересно, смена сегодня будет: Катя или Юля, или Вася придет, с ним так хорошо поговорить. Будет ли какой концерт и волонтеры?

Или тем, кто не спит, лежит и думает, что вот настал еще один день без сил, без движения, без близких рядом, с болью, которую даже нельзя объяснить, потому что болит везде, и сразу, и одновременно, и нигде конкретно. Сколько еще этих мытарств, без возможности нормально помыться, выехать на улицу, просто походить своими ногами по плохому асфальту вдоль дома…

Тем, кто тоже, может, всю ночь не спал и думал: надо же, вот так прожить всю жизнь, и даже не можешь в конце пойти и сам выбрать и купить внучке подарок на день рождения. А другой, наоборот, припас своему взрослому внуку, который так редко заходит, но сегодня обещал, «Юбилейное» печенье со вчерашнего ужина и запрятал это печенье в тумбочке, на той же мятой салфеточке, что и верхнюю челюсть.

Тем, кто сегодня проснется через час с мыслью о том, что вот и наступил день, когда я повезу свою жену в хоспис. Пятьдесят четыре года вместе, и неужели она увидит сегодня нашу спальню в последний раз и неужели все-таки она уйдет первой?

Тем, кто уже и не увидит этот рассвет и это мартовское утро, их только среди пациентов московских хосписов и Центра паллиативной помощи более сорока человек за каждые двадцать четыре часа…

Им всем, вам всем, нам всем – нужны ли национальный приоритетный проект по паллиативной помощи и закон о медико-социальной помощи? И обезболивание должно быть доступно для всех, у кого заболело, и доступная и такая недорогая помощь на дому, круглосуточная, с обученной и предоставленной государством сиделкой, правда ведь? Нужно нам это? И нужно ли этого добиваться, или все придет само, надо просто ждать?

Ждать и не думать, что вот этот старичок с пигментными пятнами на руках, с такими странно маленькими ушами и загадочной татуировкой на ключице «Никогда не сотрет жизнь ваших имен из моей памяти», с невероятными историями, пробивающимися через его нарастающую деменцию, – вот он не дождется…

Я хочу понять, надо ли упираться и двигать эту махину вперед, несмотря на такое сопротивление, или само все со временем и без нас подвинется?

* * *