Из любви к тебе

Самые страшные телефонные звонки – это не те, где я понимаю, что единственная возможная помощь уже – только слушать. Слушать и быть на связи.

Самые страшные звонки – это звонки от родственников пациентов, ставших жертвами человеческой жадности.

Очень важно запомнить: в Москве НЕТ платной паллиативной помощи! Некоторые коммерческие клиники ведут себя преступно по отношению к пациентам, их семьям и даже по отношению к медсообществу. Они выписывают пациентов, даже сами порой звонят нам с просьбой забрать у них пациента только тогда, когда в семье закончились деньги. И мне не страшно это писать. Меня тошнит от того, что в моем городе есть люди, которые зарабатывают на умирающих пациентах и их любящих родственниках. Качество смерти – не в одноместной палате и не в большом телевизоре на стене. Качество жизни до самой смерти – в отсутствии боли, грязи и унижения. В том числе в отсутствии угрызений совести из-за того, что твои болезнь и смерть так дорого обходятся твоим близким.

Я обожаю свою работу. Она трудная, и я устаю, но это мой выбор, и мне нравится работать 24/7. И в этом нет подвига. Это – моя норма. Иначе я сдохну.

Надо научиться больше доверять небесам и расслабляться хоть иногда. И улыбаться почаще.

В моей жизни после сорока лет появились офигенские друзья. Вика подарила мне патчи с коллагеном, для глаз. Сказала: все леди делают это. Я решила попробовать. Сплю мало, старость близко, мешки под глазами нужно истреблять. Еще Вика сказала держать их (патчи) в холодильнике. Еле отыскала их среди баночек с ткемали, хреном, лазолваном и мирамистином. Вытащила. Приклеила. Холодные. Сползают на щеки и шею. Щекотно. Ладно, думаю, пусть везде подтягивается. И на щеках тоже. Но функционировать мешают. Надо следить, чтобы, сползая, они еще не свалились и не испачкали кофту и пол. Решила посмотреть инструкцию. Оказывается, наклеила не той стороной. Переклеила. Все равно сползают. Все-таки вытерпела двадцать минут. Сняла. Что дальше делать? Приличная вещь, дорогая. Надо, наверное, обратно в холодильник положить; наверное, можно два-три раза наклеивать. Звоню Вике. Надо, говорит, выкидывать, и еще говорит: двадцать минут надо лежать. Тогда не будут сползать.

Ос-с-споди. Двадцать минут лежать надо…

* * *

В последние три недели, кажется, я сама уже перестала понимать, зачем я сижу до ночи на работе. А точнее, до утра. Зачем проверяю таблицы с формулировками законов. Зачем подписываю тонны бумаг, зачем сижу на совещаниях, где напряжение достигает предела, потому что надо жуть как внимательно вникать в каждое слово, произнесенное с противоположной стороны «круглого стола», чтобы потом чиновничья казуистика не обошлась пациентам слишком дорого.

Зачем ищу личного помощника с ненормированным рабочим днем? Чего ради я злюсь на самых лучших и самых преданных людей в команде, когда они уже зеленые от усталости?

Но если есть хоть пять минут передыха, я бросаюсь в чат хосписных координаторов. Там жизнь. Каждые несколько минут из хосписов по всей Москве, с разных этажей Центра паллиативной помощи блямкают сообщения и фотографии: «Девочки, у кого срочно на выходные есть маникюрша свободная – очень одной пациентке надо». «У нас презентация сборника стихов пациентки, присоединяйтесь». «Отмечаем пятидесятилетие свадьбы одной семейной пары в хосписе». «Поднимайтесь к нам в отделение, у нас горячие яблоки, запеченные с корицей и медом». «К нам сегодня барды приехали, мы танцуем и ждем “Милая моя, солнышко лесное”. Некоторые обитатели отказываются ехать в палаты, несмотря на плохое самочувствие, “с музыкой легче” говорят». «А у нас вообще идет полным ходом подготовка к венчанию и приезду двадцати родственников!»

Я запойно читаю-читаю, наполняюсь этой жизнью, до краев наполняюсь, иногда сентиментально реву, иногда уточняю что-то, иногда отвлекаю координаторов от работы – прошу то в какую-то палату зайти, то посмотреть, как там идет прием препаратов в аптеке, или выяснить, что где будет на обед. Но главное – в этом чате я воскресаю…

Нет, в хосписах и в Центре паллиативной помощи не обманывают и не отрицают смерть. Ее не побеждают. Но ей и не поддаются. Тут победа не в выздоровлении, а в ежедневном преодолении одиночества, боли, страхов, в нашей спокойной уверенности в том, что человек жив столько, сколько он дышит, и что жить можно достойно, без боли, грязи и унижения, до самого конца.

Сегодня в чате наших координаторов были десятки таких побед. Этот чат и несколько полноценных, наполненных сном, а не работой ночей, и я снова поверю, что колупаюсь в бумагах ради того, чтобы хосписы были про жизнь. На всю оставшуюся жизнь.

* * *

Думаю, что записывать надо много и каждый день.

Как может любимая работа состоять из тысяч нелюбимых дел?

Как можно хотеть спать до такой степени, что нет сил встать со стула, раздеться, лечь – и поэтому продолжаешь работать?

Повстречаешься на полчаса с Катей Гордеевой[16], с Таней Друбич[17] или с Люсей Улицкой – и сразу чувствуешь себя чуть больше человеком и чуть меньше роботом.