Из любви к тебе

Так сложилось, что я уже двое суток нахожусь в палате реанимации московской больницы. В эти дни я – сиделка. Пациенты кругом тяжелые, у кого-то есть сиделка, к кому-то пришла жена, кто-то с медсестрами, которых, конечно, хотелось бы больше на отделение реанимации, особенно таких вот культурных, и умненьких, и хорошеньких.

И вот я сижу и понимаю, что быть сиделкой – это потрясающий, удивительный труд. Самый лучший. Ежеминутно то пить, то писать, то помассировать, то лекарства, то ингаляция, то позу поменять, а там уже снова пить, массаж, писать, менять позу, подмыться, надо улечься, иногда это долго и сложно, поправить одеяло, то жарко, то холодно. И конечно, если вот покакали, помылись, перестелили постель, натянули простыню, угнездились удобно с кучей подушечек, накрылись одеялом и засыпаем, то обязательно или сразу писать захочется, или медсестра придет делать капельницу.

И пациенты все разные – кто-то ворчливый, кто-то благодарный, кто-то не любит слов, а с кем-то надо комментировать каждое действие. В такой работе ни одной – ни одной! – минуты рабочего времени не проходит в праздной суете, сочинении ненужных бумаг, в длительных и утомительных встречах. Работа, где свою полезность и результат своего такого понятного и такого востребованного во все времена труда чувствуешь ежесекундно. Да, не присесть ни на минуту, но суточное дежурство улетает в один миг и нет времени ни на эсэмэски, ни на социальные сети и интернет, ни на размышления о трудностях жизни.

Я явно не справляюсь. Устаю и хочу спать, и есть хочу, и пить, и сама хочу сбегать в туалет и выйти на улицу. И еще я все люблю быстро, а работа сиделки не терпит суеты, и продумывать надо заранее, как в шахматах, каждый шаг, я не умею так, видимо… И еще это благороднейшая работа, для самых трепетных и для самых сильных людей.

Если сиделкой становится человек, который искренне считает это призванием, не видит в этой работе ни унижения, ни своего карьерного проигрыша, то это и правда самая лучшая и достойная работа в мире – ухаживать за больными.

Если мы сами можем почесать нос, поправить подушку, встать с постели и сходить в туалет, постоять под душем, отрегулировать температуру воды, включить и выключить свет, то мы совсем-совсем не ценим это. Но беспомощность сразу делает все это невероятно важным. И именно сиделка должна заменить незаменимое – самостоятельность. Незаметно, нежно, деликатно, с терпением и любовью, подстраиваясь под родственников, под особенности характера людей с деменцией, с болью, с плохим характером, благодарных или агрессивных, – избавить их от неловкости и чувства униженности, связанного с потерей самостоятельности.

И еще нельзя человека научить быть сиделкой по учебникам. Потому что есть вещи, которым не научиться: вместе плакать и вместе смеяться, правильно повести себя с родственниками, которые подходят к постели умирающего, подмывать человека в постели так, чтобы ему не было неловко.

Сиделка – это не про таблетки по графику и не про заодно помыть полы в палате. Сиделка – это про неподдельную любовь к человеку тогда, когда он на пике своей слабости и беспомощности.

Да, вот написалось под конец правильное: сиделка – это про любовь.

* * *

В апреле 2018 года, на Пасху, я впервые узнала о Доме милосердия в селе Поречье. Тогда его закрывали, а стариков переселяли в больницу. А сейчас это работающий под опекой фонда «Вера» благотворительный хоспис и дом престарелых, два в одном. Причем именно Дом.

Я сюда привозила лучших учителей и лекторов со всего мира. Здесь была одна медицинская сестра из Швейцарии, и она сказала: «В мире есть четыре места, где я сама была бы готова умереть, и мне было бы не страшно умирать».

Мы сидели здесь, пили чай с пирожками, и я подумала: «Неужели она скажет – это пятое?» А она говорит: «Это – четвертое».

Само Поречье – это старинное село недалеко от озера Неро, в Ростовском районе Ярославской области, в четверти часа езды от Ростова Великого.

Мне довольно быстро стало понятно, что, если мы сделали Дом милосердия, трудоустроили туда жителей села, это, конечно, круто, но недостаточно. В общем, хочется, чтобы жизнь в селе строилась не только вокруг хосписа. И планы наши паллиативные пошли далеко. Мы решили само село возрождать и возвращать к жизни.

В Поречье есть высокая кружевная белая колокольня. Выше, чем колокольня Ивана Великого в Москве. Честно. Уникальная и снаружи и внутри по росписи. И при этом совершенно заброшенная.

Для начала мы решили колокольню подсветить. Нашли специальные прожекторы, чтобы ее было видно отовсюду, прямо от Ярославского шоссе. Хоспис, колокольня, а дальше – что? Как нам сделать так, чтобы весь поселок тоже наполнить жизнью?

* * *

Я снова не чувствую ничего, кроме усталости. Нет, еще я чувствую, что я ничего не успеваю. И я хочу ходить, хочу в лес и хочу белую зиму.

У меня совсем нет сил и времени что-то писать. Мне этого очень не хватает.

Если я не пишу, то ощущение, что ничего не фиксируется в голове.

Поэтому хоть коротко, но я запишу то, что сегодня мне невероятно важно зафиксировать.