Из меди и перьев

Седой, но крепкий мужчина с топором у бедра затыкал ладонью рот Сольвег. Кая глядела ему прямо в глаза. Глядела на невесту его – его, рыцаря, он все же не научился звать ее по-другому. Пока они все еще дышат – она пусть будет его и единственной, а после пусть станет счастливой, как только захочет.

– Эй, – окликнула того Кая-Марта. – Эй, воин, зачем ты держишь ее, зачем ты держишь сестру мою названную? Ты знаешь ее? Ты хочешь ей смерти?

Мужчина плюнул в нее, но не попал.

– Вздерните ведьму уже, – крикнул он прочим.

– Вздерните, вздерните! – подхватила толпа, даже горцы, которые не слыхали ни о ведьмах, ни о сирине в лагере.

Эберт уже не различал их, признаться. Толпа есть толпа. Ни больше, ни меньше. Кая подняла вверх белые руки. Ее глаза вновь стали желтыми, злыми, как у волка в ночи, но перья не проступили сквозь ее плотное платье. Она сделала шаг навстречу толпе. Толпа оскалились, ощетинилась.

– Вы хотите суда или казни? – крикнула Кая.

Каждый крикнул что-то свое, но слово «казнь» Эберт Гальва слышал все чаще.

– Казнь или суд – так давайте последнее слово! – сирин кричал, тонкий голос и не думал срываться. – Не думаю, что кто-то здесь знает, за что ненавидит другого. Я вас просвещу. Я, как-никак, вещая птица, – сирин оскалился.

Толпа стала тише, толпа перешептывалась. Толпа глупа, точно трехлетний ребенок, и отвлечь ее также просто. Кая-Марта все говорила, а рыцарь стоял и молчал. Ему надо было больше говорить в этой жизни, отчего-то каждому есть что сказать – а ему вот нет. Он бы сказал, он бы ответил толпе – но его исповедь здесь никому не нужна. Он хотел тогда исповедаться Сольвег, но та точно воском ему рот запечатала.

Где теперь ты, сир Эберт, и почему место твое на помосте.

– Здесь многие знают меня, – сирин с трудом разомкнул сухие дрожащие губы. – С кем-то жила я бок о бок. Кто-то видел меня, кому-то я улыбалась, кто-то знал мое имя, и чьи-то дети слушали мои песни и сказки. Мои свечи из медового воска у многих стоят по домам, но все же вы меня ненавидите. Знаете, люди, за что? Что вам рассказал тот ребенок, мальчишка, что видел меня? Да вы сами не знаете. Я вам покажу.

Перед рыцарем и толпой снова встала та птица. Перья из меди, когти, как сталь – а глаза, как у серого волка. И в пол-лица. В пол такого прекрасного лица юной девицы. И кто же она, эта дева-соколица, хищная ястребица.

Кая вернулась обратно, как и была, через пару мгновений, будто все было лишь пустым наваждением.

– Знаете сказки о Горных домах? Сказки, в которые даже там никто уж не верит? Я лишь сирин, а сирин – лишь я. И это я убила тех нескольких, я же украла ребенка у Лоренса Гальва. Хотите исповеди – ее вы получите. Брата его, сира Эберта, я обманула, я погубила, вот он стоит на помосте. Я сделала ему день светлый не в радость – я же его и оставила. Отчего не убил он меня – до сих пор чудная загадка. Я напала на Сольвег Альбре, что вы нынче тоже грозитесь убить. И Микаэля Ниле.

– Они тебе помогают, – крикнули из толпы. – Ведьма, убийца, они ведь тебе помогают! И место их подле тебя.

– Хоть чье-то место подле меня, – Кая им усмехнулась. – Не слушаете вы меня, милые люди. Немногих, я сказала немногих. Кровь двоих на руках моих и лишь одного только вы знали. Есть другой помимо меня. Другой, такой же, как я, и бояться вам надо его. Он-то придет за вами за всеми. Сперва за Исолтом, затем столица в Руаде, затем королева, затем, кто знает, он двинется дальше. Меня взрастили, меня воспитали такие, как вы, вы, люди – ему же жалость неведома.

Она выхватила взглядом одного из толпы, указала на него своей тонкой рукой.

– Ты. Скажи мне ты – как умерла всеми любимая ваша Мария-Альберта. Что вам сказали?

Ответ был так прост и понятен.

– Вы, горцы, убили ее!

– А горцы-то знают об этом? – громко шепнула им Кая с помоста. – Эй, горцы, семья моя из Горных домов, кто-то из вас убивал Марию-Альберту?

Послышалась ругань и гул – не они ее убивали. Они, может, и очень не прочь. Но они не успели.

– А что тогда скажут гвардейцы Совета? – продолжила Кая. – Воины, защитники, ответьте же мне, кто убил Марию-Альберту, ответьте? Что он сказал вам? – она сорвалась на крик. – Что сказал вам Морелла, глава городского Совета?

Эберт посмотрел на них и усмехнулся. Исолт не готов. Исолт никогда ни к чему не готов. Мальчишки они, не гвардейцы. Он и то больший рыцарь.

Гвардейцы молчали. Гвардейцы не говорят ни с ворами, ни с убийцами, ни с чудищами из диких лесов.

– Вы не скажете, милые люди, – голос сирина дрогнул. – Что же, я отвечу за вас. Бунтовщики убили Марию-Альберту. Ведь так вам сказали, ведь это? Я его узнаю. А Улаф, Горные дома и горные кланы… Милые мои, мои милые люди, вас так обманули. Улаф знал, что я сирин. Улаф забрал меня с острова. Улаф на город меня натравил, Улаф убил и вашего Сигура. Он вас заманил на чужую войну – не за ваши семьи и дом. За его смерть вы мстите?

Шепоток пробежал среди Горных домов. Кая знала, что делает. Сигура все здесь любили. Не любила только она.