— Вот мне только не надо эту антинаучную муть про Врага рода человеческого, хорошо? Ты сам прекрасно знаешь — что Враг — это жадность, зависть, лень, садизм, власть, равнодушие — и они в самих людях, а не от дурацких негуманоидов с рожками. Для малограмотных галилейских рыбаков и мытарей, конечно, объяснение сойдет, но меня уволь. И вообще — я материалист и диалектик. Только человек — и все от человека. Ну и — мир этот от твоего пресловутого царства, которое все не приходит, тем отличается, что мы его сами строить будем. Своими руками.
— Кто будет строить? У вас же все время — то один предателем окажется, то другой вдруг вывернется наизнанку, то третий продаст. Что тоже говорит о том, что ничего у вас тут не выйдет. Потому что люди не ангелы.
— Человек может предать или сломаться — а вот идеи не предают. Тем более про предательства, опять же… Петух не прокукарекает, как кое-кто от тебя трижды откажется. Не говоря про того парня из Кариота, который как раз сейчас стучит синедрионским об опасном враге стабильности и властной вертикали. Хочешь, кстати, я со своими ребятами встречу этих гадов в Гефсимании — тут у меня есть хорошие бойцы-сикарии, кинжальщики, немного религиозные, правда — что с вас, иудеев взять, но зато смелые и отчаянные ребята: «смерть римским оккупантам и их еврейским пособникам!» и все такое?
— Нет, не нужно! — испуганно сказал Первый. — Только не это!
— Подставь другую щеку — и далее по тексту? Жалко тебя, честное слово. И вообще ваших, ранних, которые не зажрались еще. Которых львы на стадионах будут разрывать — на потеху римским гопникам.
— Себя пожалей. И тех, кто под твоим знаменем цвета крови умирает и еще умрет. Гордыни вообще в тебе — как в каком-нибудь римском патриции.
— Какой из меня патриций, не смеши. Но вот то, что ты называешь уделом человеческим: терпи, тащи свой крест, надейся на лучшее не здесь, так там, all we need is love и все такое — это ты прав, это не по мне. Я с таким уделом крайне не согласен и другим категорически не советую.
Повисла тишина. Наверное, все это говорили они друг другу так часто, что каждый заранее знал слова и аргументы другого, как актеры знают реплики партнеров в спектакле, который выходит тысячный раз. И, однако, все равно говорили — уже и непонятно, кому — то ли своему собеседнику, то ли сами себе.
— Ладно, — сказал Второй. — Пойду я, пожалуй. Пора мне.
Он снова встал, прицепил к поясу свой меч. Перехватив укоризненный взгляд Первого, брошенный на оружие, пожал плечами.
— Не мир я принес, но меч. Сам же сказал. А мог бы так: не мир я принес, а «калашников». Сарматы знали толк в оружии для плебса.
Первый не стал снова начинать препирательство, хотя явно хотел. Спросил просто.
— И куда ты на этот раз?
— Посмотрю. Может к потомкам галлов в Лютецию — там тектоны*-работяги первый раз попробуют сами, без кровососов и паразитов. Может в Иберию — там будет славная
Первый грустно посмотрел на него.
— И опять кровь, и опять мечты, которые или захлебнутся кровью или утонут в болоте тщетности и людского несовершенства. Ты так ничему и не научился, к сожалению.
Второй явно не захотел начинать все по новому кругу.
— И не научусь, уж извини.
Потом добавил.
— Вообще, знаешь, ты не обижайся, если опять где твоим достанется. Они ведь сами часто делают все, чтобы их ненавидели. За все их вранье, за службу царям и ворам. Так что мы не со зла.
— Очень хочется в это верить. Что не со зла. И не по наущению Зла. И не ради Зла.
Первый тоже встал, стал собирать свои нехитрые вещи.
— А ты все туда же? — спросил Второй.
— У меня-то выбор небольшой, — подтвердил Первый, вздохнув печально. — Иерусалим, Пилат, Голгофа.
Потом они обнялись и каждый пошел своей дорогой.
СССР 2.0