Из ниоткуда с любовью

— Так зачем? — повторил вопрос Лис, наливая и себе немного спирта. — Зачем им было нужно все уничтожать?

Старый вздохнул, достал из кармана трубку, набил ее своим ужасным зельем — оно называлось табак и было второй слабостью партизана, тоже не самой страшной, но зато довольно вонючей. Зажег свою траву, втянул едкий дым.

— Так вот, я и говорю — заигрались они в этику и мораль. Чем их жизнь становилась лучше, тем чаще они спрашивали себя о том, какой же ценой им все это досталось. А их прошлое — которое прошлое для них, для Светлого Прошлого, было отнюдь не светлым. Кровавые революции, террор, социальный геноцид против целых классов, расстрелы заложников, трудовые лагеря, голод, внутренняя борьба между различными течениями, предательства, ложь и обман, ошибки и преступления. И все это чем дальше, тем больше на них давило: какой ценой было построено это идеальное общество, то, что мы называем Светлым Прошлым? И на каком-то этапе эти этические муки стали невыносимы не только для отдельных представителей, а для всего их социума. И они сделали то, что сделали. То есть реверсировали исторический процесс.

— Старый, а правда, что некоторые из Светлого Прошлого не реверсировались и наблюдают сейчас за происходящим? И если совсем станет плохо, то придут нам на помощь?

— Нет, — твердо сказал его собеседник. — Не придут. Технология Реверса, или исторической обратимости, такова, что из нее выскочить невозможно. Мне один физик рассказывал — из городского подполья. Его потом каратели убили — во время Северного похода. Так что вот только эти самодвижущиеся дороги и остались — да еще несколько артефактов. И смутные обрывки информации. А про то, что они могут прийти на помощь — это просто красивая легенда, придуманная для слабых и отчаявшихся.

— И на что они там, в Светлом Прошлом, тогда надеялись — что со второго раза все у нас получился красиво и без издержек?

Он оглянулся на валявшийся у БТР-а труп гвардейца.

— Как-то пока не очень получается, надо сказать.

— Видно, что-то они не рассчитали, — сказал Старый. — Люди остаются людьми даже тогда, когда они начинают изменять законы Вселенной. То есть способными совершать ошибки.

— Однако, ничего себе ошибочка, — сказал Лис. — Спустить в нуль целый мир. Слезинка ребенка… А нам теперь все заново, и еще неизвестно, кто кого. И сможем ли победить на этот раз.

— Да, — сказал Старый. — Этика — вещь опасная. Если не знать в ней меры.

Лис встал.

— Надо идти, Старый. Подъедем по Дороге, потом уйдем на восток, там небольшая речка есть, пройдем вдоль нее — и до Второй Базы уже совсем немного.

Старый тоже встал.

До Дороги было всего пара-тройка сотен метров. Они перешли на самую быструю полосу — и поехали по ней к горизонту.

— Кстати, — сказал Старый. — Сейчас будет один из артефактов Светлого Прошлого, который почему-то уцелел при Реверсе.

— И что это? — спросил Лис.

— Памятник какому-то неизвестному деятелю. При Реверсе информация о нем полностью исчезла, а вот сам памятник остался. Возможно, он как-то связан с Дорогой, никто не знает. Его имперцы даже не пытаются взорвать — из идиотского суеверия. Вроде того, что не нужно это делать, чтобы не было большой беды. Вот он и стоит. Да ты сейчас сам его увидишь. Красивый памятник. Знать бы еще, кому. Но, наверное, хороший был человек.

Стеклянные этажи над вершинами сосен внезапно кончились. Гигантская глыба серого гранита выросла над соснами. Кондратьев вскочил. На вершине глыбы, вытянув руку над городом и весь подавшись вперед, стоял огромный человек. Это был Ленин — такой же, какой когда-то стоял, да и сейчас, наверное, стоит на площади перед финляндским вокзалом в Ленинграде.

«Ленин!» — подумал Кондратьев. Он чуть не сказал это вслух. Ленин протянул руку над этим городом, над этим миром. Потому что это его мир — таким — сияющим и прекрасным — видел он его два столетия назад…

Аркадий и Борис Стругацкие. Возвращение (Полдень. ХХII век) (редакция 1962 года).

Разгром

Левинсон выпал из забытья и сквозь боль понял — он жив.

На автомате его рука нажала кнопку внутренней связи.

— Торпедный?

Тишина.

— Конвертер?

— Тута я — сказал Саволайнен.

— Живые есть?

— Нет, комиссар.

Левинсон посмотрел на экран. В секторе реактора слабенько, но стабильно горел красный огонек — там кто-то остался, пусть и с 10 процентами жизнеспособности.

— Иди к реактору — там кто-то есть. Вытащи его, Игорь.

— Вытащу, Женя.

Нажал другую кнопку.

— Навигация.

— Да, товарищ комиссар.

Это был тиррет А-6. В его голосе даже сейчас была твердость и уверенность настоящего рабочего — тирретов недаром считали самым передовым и самым стойким отрядом межзвездного пролетариата.

— Ты цел?