Из ниоткуда в никуда. Часть 3

– Не было никакого «потом». Я больше ей не звонил.

– Почему?

– Понимаешь… Я, кажется, той ночью описался… И после этого я с девушками не очень…

Миша обулся, и они пошли обратно. Максим решил, что лучше проводить расстроенного приятеля до дома.

– Если честно, я всегда завидовал высоким красивым  парням, – Миша посмотрел сбоку на Максима. – Таким, как ты. У тебя, наверное, проблем с девушками нет…

– С ними нет проблем, когда их самих нет, – усмехнулся Максим, вспомнив про сегодняшнее утро с Леной. – А у меня с ними сплошные проблемы. Впрочем, сам виноват.

– Да я понимаю, но все равно завидую. Зависть – очень плохая штука.

– А Герману многие завидовали? – неожиданно спросил Максим, посмотрев на дом художника, мимо которого они опять проходили.

– Завидовали?! – вскрикнул Михаил. – Да его талант бесил всех художников! Столько врагов не было не у кого.

– Потому что темы не те выбирал?

– Это не главное, хотя тоже… Ведь никому не хочется писать то, что указывают сверху. Только большинство боится. Да и кушать хочется сытно и качественно. Коммунистическая партия правильных художников хорошо прикармливает.

Миша шел, смешно хлюпая сырыми ботиками, но не обращал на них внимания, потому что сам увлекся тем, что рассказывал.

– Дело не только в том, что он рисовал, – говорил он и для убедительности размахивал рукой, будто в ней была кисть, а перед ним картина, – а в том, что ему это очень легко давалось. Кто‑то годами работает над техникой, а у него все получалось легко, без всяких усилий. Вот Илья хороший художник, но то, что Гера делал походя, за полдня, то для Ильи месяцы работы.

– Илья тоже завидовал? – поинтересовался Максим.

– Конечно. Когда он первый раз Геркины картины увидел, то хотел бросить рисовать. Порезал несколько своих картин. Полгода был в депрессии, – Миша помолчал, грустно вздохнул и добавил: – Зависть, а еще жадность – страшные чувства. И чужую жизнь легко разрушить и свою… Видишь, то розовое здание с массивными колоннами? – решил он поменять тему разговора. – Это и есть та самая Елизаветинская гимназия, где та бабушка училась, соседка Геры. А напротив трехэтажный дом с магазином внизу – это дом моего прадеда. Он купцом был. У него доходные дома по всей Москве были. В одном я сейчас и живу. В маленькой квартирке. Так что та бабушка с моим прадедом наверняка здесь встречались, прогуливаясь по вечерам. Вот как бывает.

– А разве твой прадед не еврей был?

– Еврей конечно. А что? – настороженно спросил Миша.

– Я думал, до революции им в Москве жить было нельзя.

– Не знаю… Может кому и нельзя… Но ему, купцу первой гильдии, никто не запрещал, пока революция не случилась. Он ведь  тоже художникам помогал. Даже стипендию учредил для очень бедных, но талантливых. И знаешь, что самое смешное?.. Что его дочка, моя бабка, Розалия Семеновна стала яростной революционеркой. Чуть было его не расстреляла. Он два года в тюрьме отсидел, а потом с ума сошел. Умер в психушке под Егорьевском в тридцатых годах.

– Да-а, книжки можно писать.

– Бабушку потом саму расстреляли.

Они дошли до Мишиного подъезда и остановились. Дождь закончился, и Максим сложил зонтик. А Миша все никак не мог остановиться:

– Мне иногда кажется, что нас, евреев, кто‑то использует.

– Я думал, это евреи всех используют.

Максим посмотрел на часы, намекая, что торопится, но Михаил этого даже не заметил. Ему очень хотелось выговориться:

– Это только наивные люди так думают. У нас есть такие особенности характера, за которые, как за ниточки, можно подергать и мы готовы на все что угодно.

– Например?

– Гипертрофированное самолюбие и одновременно закомплексованность, вспыльчивость и ранимость, доброжелательность и злопамятность, – Миша улыбнулся. – В общем‑то, у нас все то же самое, как у всех, но на полную мощность. С обнаженными нервами. Поэтому нас очень легко втянуть в любое дело. В миссионерство какое‑нибудь…

– Наверняка у твоей бабушки была какая‑то серьезная причина стать революционеркой, – сказал Максим, протягивая руку, показывая что ему пора.

– Говорят, из-за любви к какому‑то красавцу. Но что это за любовь, если из‑за нее ты становишься убийцей?

Максим потихоньку освободил руку от долгого Мишиного пожатия, почти затолкал приятеля в подъезд, повернулся и пошел обратно.

– А картины мы с тобой в следующий раз посмотрим, – крикнул Миша ему вдогонку. – Меня Снежана давно просила опись сделать. Гера об этом и не думал…

Глава 9

«Налево – домой или направо – к Даше?» – подумал Максим, спускаясь с пешеходного моста на станции. Врать он не любил, да и получалось это у него очень неуклюже, поэтому его пугала необходимость смотреть в глаза женщине, которой только что изменил.

Еще в детстве, придумав для оправдания какого‑нибудь своего  проступка красивую правдоподобную, как ему казалось, легенду, и, рассказывая ее матери, он сначала краснел, потом бледнел, потом начинал заикаться и наконец, не закончив, начинал смеяться, понимая, как глупо звучат его оправдания.