Из ниоткуда в никуда. Часть 3

Как же хорошо тогда было. О том, что существует мир взрослых, он вспоминал только в «родительский день», когда папы и мамы приезжали с конфетами проведать своих чад.

Николай ждал его в фойе главного корпуса около буфета.

– Проголодался с дороги? – спросил он, пожав руку. – Давай чайку с бутербродами, да пойдем погуляем к озеру.

Николай сильно похудел. Лицо, высушенное афганским солнцем, было темным от загара. Только морщинки вокруг глаз так и остались светлыми. Другой неожиданностью для Максима было то, что в его глазах появилась горечь и досада, которую Коля пытался скрыть приветливой улыбкой.

Пока пили чай из стаканов в мельхиоровых подстаканниках, закусывая бутербродами со свежей вареной колбасой, Максим рассказал о том, что случилось с ним за последние дни: о смерти художника, о Даше, о Лене…

– Что-то я заблудился, – признался он. – И с работой, и с женщинами…

– Доедай. Поговорим на улице, – прервал его Николай.

Через пять минут они вышли на улицу, обошли главный корпус и оказались в парке, прилегающим к санаторию.

– Я видел его картины, – сказал Николай, посмотрев на темные тучи над деревьями.

Даже в хмурую погоду здесь было очень красиво. Если бы не два изогнутых каменных мостика, перекинутых через петляющую речку с камышом вдоль берега, можно было подумать, что они в настоящем лесу. Тропинка шла вдоль берега рядом с темными еловыми деревьями с бурым мхом на стволах.

– Где ты мог их увидеть? – удивился Максим. – У него еще не было выставок.

– У нас есть специальные курсы. Нас же не только с автоматом учат бегать. Мы должны знать обо всех значимых событиях во всех важных областях нашей жизни.

– Не ожидал. И что скажешь? Как тебе его тематика? – заинтересованно спросил Максим

– Вполне возможно, что из‑за нее его и убили, – после небольшой паузы ответил Николай.

– Да ладно! – недоверчиво воскликнул Максим. – Кому надо убивать человека из‑за иллюстраций к народным былинам?

– А как ты думаешь, почему его картины включили в программу для просвещения сотрудников КГБ?

– Не знаю. Может тот, кто этим у вас там занимается, случайно где‑то увидел и ему понравилось.

– Случайно увидел?.. Понравилось?.. У нас в конторе такими вещами не оперируют. Потому что искусство – это первый рубеж.

– Какой рубеж? Ты о чем? – Максим украдкой посмотрел на Колю, и ему показалось, что взгляд у его друга стал решительным и жестким.

– Рубеж обороны или нападения, в зависимости от ситуации, – мрачно усмехнулся Николай. – Искусство – это идеология. А это сейчас основная линия борьбы за души людей. Поэтому все, кто может как‑то повлиять, помочь или навредить, на контроле.

– Ты о чем? Я ничего не понимаю…

– Помнишь того старичка‑боровичка в Архангельской области? Он был прав: размахнулись мы слишком сильно, взяли ношу не по себе и надорвались. Короче, социализм приговорен и это без вариантов. Его уже не спасти. А затем и республики с местными князьками разбегутся, как только центральная власть ослабнет. Остается последний рубеж – Россия

– Какая-то ерунда. Тебя там случайно не контузило? – опешил Максим и нервно рассмеялся.

Николай остановился.

– Когда телевизор перестаешь смотреть, а друзей собираешь по кусочкам, чтобы было что в цинковом гробу на родину отправить, то многое начинаешь видеть по‑другому, – он стоял лицом к реке, но взгляд его был направлен куда‑то вглубь собственных воспоминаний.

Максим молча стоял рядом, ожидая продолжения разговора.

– Основная война не там, в Панджшере, а здесь, в Москве, в кремлевских кабинетах на заседаниях Политбюро, – резко повернувшись к нему, пояснил Николай. – А главные враги – не бородатые моджахеды в пуштунках и перуханах, а члены КПСС с полувековым стажем, которые решили, что делить доходы от нефти, которая резко подорожала и стала черным золотом, можно и без участия народа.

– Это ясно. Но при чем здесь этот художник?

– Да потому что те, кто планирует в ближайшем будущем заполучить власть в стране, больше всего боятся, что люди очнутся и вспомнят, что они не стадо, с которым с помощью водки можно делать все что угодно, а народ с тысячелетней историей. Поэтому такие художники для них – основная помеха.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь. Убивать человека из‑за того, что он рисует русских богатырей, никто не будет. Васнецова же или Нестерова уже не убьешь, и картины их из Третьяковки не выбросишь… –  возразил Максим.

– Васнецов уже далеко. Он им уже не помеха. А вот те, которые живы, могут стать живыми народными кумирами. Иногда пара слов, сказанных человеком, которому люди верят, могут многое изменить. Нарушить любые планы.

Максим не мог понять, говорит его друг серьезно или шутит.

– Да и убивать нужно только в крайнем случае, – продолжил Николай. – Есть и другие способы: одного на наркотики и водку можно посадить, другому так репутацию опорочить, что родные дети отвернутся.

Они поднялись на очередной мостик и, облокотившись на  каменные перила, смотрели на темную воду.

– Как у тебя на личном фронте? – спросил Николай, рассматривая, как течение пытается увлечь за собой длинные, еще зеленые водоросли.