Из окна посольства

 Молодые офицеры рейхсвера, которых я знала в то время, держались более умеренных взглядов на "новый порядок". Они явно не доверяли фюреру и не одобряли того, что считали "социализмом" в его программе. Однако они выражали эти взгляды очень сдержанно и говорили, что если Гитлер оставит армию в покое, обеспечит ей положение автономной единицы внутри германского народа и даст ей возможность развиваться и расширять свою деятельность, им больше ничего не нужно. Они требовали только свободы для себя, возможности иметь своих главарей и не вмешиваться в политику. Многие из них были монархистами, многие просто военными, довольными своей деятельностью и материальной обеспеченностью, но все они хотели оставаться замкнутой аристократической кастой, какой военные всегда были в Германии. В общем, в нашем доме люди, несогласные с Гитлером, выражали свое мнение, совершенно не скрываясь. Быть может, это были попытки позондировать семейство нового посла.

 На одном из скучных обедов или приемов я познакомилась с Рольфом Дильсом, в то время главой тайной полиции под началом у Геринга. Во времена республики он работал с социалистом Зеверингом, министром внутренних дел Пруссии, и, как подозревают, предал своего шефа.

 Пока он занимал пост начальника тайной полиции, он всегда старался успокоить гнев и возмущение американцев и постоянно оказывал содействие нашему консульству и посольству. Он освободил нескольких американцев и, рискуя навлечь на себя немилость наци, не раз пытался удовлетворить запросы посольства относительно американских граждан, подвергшихся насилию, без вины арестованных или посаженных в тюрьму. Он считался с общественным мнением Америки и прислушивался к нему гораздо больше, чем большинство должностных лиц, занимавших высокие посты в то время. Я знаю, что это делалось не по доброте сердечной, а скорее объяснялось его политическим оппортунизмом и редкой дальновидностью. Он хотел расположить посольство не только к нацизму, но и к самому себе. Я уверена, что он, как и многие другие, прикидывался убежденным нацистом по соображениям личного и политического порядка.

 Я говорила со многими людьми, выпущенными из концентрационных лагерей, и они рассказывали мне, что в бытность Дильса начальником гестапо, каждый день убивали не менее двенадцати заключенных. В его ведении находилась одна из самых страшных тюрем в Германии, Колумбия -- тюрьма для политических заключенных в Берлине. Когда он входил в комнату, вернее, подкрадывался как кошка, он вызывал у присутствующих нервное беспокойство, даже если им не было известно, кто он такой. Высокий и гибкий, с черными, как смоль, густыми волосами, он обладал самой зловещей наружностью, какую мне приходилось видеть. Лицо у него было в шрамах синеватого цвета, рот тоже изуродован ударом шпаги. Глаза черные, жестокие и пронизывающие.

 Ему доставляло какое-то злобное удовольствие корчить Мефистофеля, он любил, чтобы с его появлением воцарялось мелодраматическое молчание. Он много раз бывал у нас в доме, большей частью на официальных приемах, и, кажется, только ему одному удавалось проскользнуть незамеченным мимо нашего зоркого дворецкого и войти без доклада. Вечер бывал обычно в полном разгаре, гости беседовали, танцовали, пили и ели. И вдруг, в конце вечера (он всегда приходил поздно) по комнате словно проносился холодок и за вашей спиной неожиданно вырастал Дильс во всем своем мрачном великолепии! Это не только мое личное впечатление -- я проверяла его на многих знакомых.

 Он принадлежал к С. С, но говорил, что они его ненавидят и что по-настоящему его поддерживают только С. А. В последнем я сомневаюсь. Он много раз описывал мне внутрипартийные интриги, раздоры и нелады. Сам он никого не любил и никому не верил (хотя, по видимости, он был предан Герингу). Да и ему не доверяли. Я убеждена, что и Геринг ему не доверял, но я чувствовала, наблюдая их вдвоем,-- а может быть, сделала этот вывод из рассказов Дильса,-- что Геринг его побаивается.

 От Дильса я впервые узнала, что слежкой занимается не только гестапо, но и все другие департаменты. Он дал мне понять, что Геббельс следит за Герингом, а Геринг за Геббельсом, оба они -- за гестапо, а гестапо -- за ними обоими. Моим романтическим глазам -- впрочем, ведь все это подлинные факты -- начала представляться огромная сложная сеть шпионажа, террора, садизма и ненависти, из которой не может вырваться никто, ни частные лица, ни чиновники.