Из Орловской губернии

— Спасибо какъ, сказалъ онъ:- спасибо всмъ какъ, добрые поди, что не оставили меня у моего смертнаго часу!

— Не на чемъ, отвчалъ Окуловъ, и пошелъ домой; Олябьевъ тоже, какъ его ни измучили, а пшкомъ побрелъ во-свояси.

Когда выздоровлъ Олябьевъ, пошелъ въ Петербуртъ къ цариц Екатерин Алексевн, съ просьбой на бургомистра Кузнецова; царица за такой его, Кузнецова поступокъ, приказала: Кузнецова сослать въ Таганрогъ, Олябьева отъ всякаго суда освободить, да еще въ пользу его со всего суда штрафъ взять.

Сослали Кузнецова въ Таганрогъ; только онъ такъ недлю прожилъ; вышелъ манифестъ, а по тому манифесту его вернули опять въ Орелъ, гд Кузнецовъ жилъ до самой смерти своей.

— Кузнецовъ былъ сердитъ за что нибудь на Олябьева? спрашивалъ я разсказчиковъ.

— Нтъ, отвчали мн:- Кузнецовъ былъ человкъ большой, а Олябьевъ маленькій; бургомистръ Кузнецовъ, чай, и совсмъ не зналъ Олябьева.

— Какъ же Кузвецовъ ршился, не дождавшись суда, разыскивать Олябьевымъ?

— Да такъ сдуру! порядки старые забросили, а къ новымъ еще не привыкли. Сперва такія-то дла на міру ршали; міръ, извстное дло, не ошибается: одинъ совретъ, десять человкъ правду скажутъ; а какъ подлали бургомистровъ, да поставили ихъ по городамъ, они и задумали, что бургомистръ замстъ цлаго міра дла ршать можетъ. Отъ этой-то необразованноcти Кузнецовъ и разыскивалъ самъ собою Олябьевымъ; ну, Кузнецова и хотли наказать, а міръ — какъ накажешь? Міра наказать нельзя!

Орелъ, 7-го апрля.

Здсь разсказываютъ про многихъ разбойниковъ; но замчательно, что народъ про нихъ вспоминаетъ съ сочувствіемъ. Сироту, Дуброву, Тришку Сибиряка, Засарина и другихъ народъ выставляетъ протестовавшими и — только; злодянія разбойниковъ, злодйства безъ цли, я разсказалъ вс, или почти что вс; но удалыя шутки вс разсказать довольно трудно; только въ нихъ есть одно: это защита слабыхъ отъ сильныхъ, бдныхъ отъ богатыхъ, и въ особенности господскихъ крестьянъ отъ злыхъ помщиковъ. Разскажу нсколько такихъ происшествій.

Тришк Сибиряку, который жидъ тому лтъ 20-25-ть назадъ, разбойничалъ въ Орловской, Смоленской губерніи, и не загубилъ ни одной христіанской души, приписываютъ, какъ послднему, вс удалыя штуки, объ которыхъ тотъ можетъ быть и самъ не слыхивалъ, которыя сохранились въ народ, какъ легенды.

Услыхало начальство, что Тришка Сибирякъ разбойничаетъ и приказало его поймать во чтобы-то ни стало; кажись, какъ и не поймать: то въ томъ мст покажется середи благо дня, то въ другомъ, да еще и скажется: «я, молъ, Тришка Сибирякъ»; а все изловить никакъ не могли!

Въ женскомъ монастыр былъ праздникъ; къ обдн собралось народу — полная церковь; вокругъ церкви — народъ… въ концу обдни монахини пошли съ кружкой на храмъ собирать, подходятъ къ какому-то купцу, тотъ и выкинулъ на тарелку 1000 руб.; обходили церковь съ кружкой, монахини сказали матери игумень, что купецъ, вонъ, стоитъ, 1000 рублей на тарелку положилъ.

— Поди, говоритъ казначе мать игуменья, спроси, какъ его зовутъ; надо записать въ книгу — поминать на вчныя времена.

Казначея поклонилась матери игумень, подошла къ тому купцу и спрашиваетъ его:

— Матерь игуменья приказала спросить, какъ васъ зовутъ; надо васъ, за вашу добродтель, за святую милостыню, въ книгу записать; поминать васъ станемъ на вчныя времена.

— А меня, говоритъ купецъ, меня зовутъ Трифономъ, прозываюсь;- Тришка Сибирякъ.

Казначея такъ и обомлла.

— Какъ? какъ? говорила казначея, а сама ни жива, ни мертва стоитъ.

— Тришкой Сибирякомъ зовутъ, матушка, зовутъ Тришкой Сибирякомъ!..

Пока опомнилась казначея, пока пошла въ матери игумень, разсказала игумень, - а Тришкинъ и слдъ простылъ! На томъ мст гд стоялъ Тришка, — Тришки нтъ; бросились за нимъ изъ церкви, и такъ невидно!… Только смотрятъ, лежитъ на паперти свита синяя, да борода какая-то! Тутъ только догадались, что у Тришки была подвязана борода; ну, какъ его сыщешь, какъ признаешь, когда онъ бороду отвязалъ? такъ на ту пору и не нашли!…

Узналъ Тришка Сибирякъ: въ Смоленской губерніи живетъ баринъ; у этого барина — его мужикамъ житья не было; всхъ въ разоръ-разорилъ! Прослышалъ про того барина Тришка Сибирякъ: «надо, думаетъ, проучить хорошаго барина, безъ науки тому барину жить — вкъ дуракомъ слыть, стало, надо его на умъ навести, чтобы ему на тотъ народъ нестыдно свои очи выставить!..» Посылаетъ ему Тришка письмо, а въ письм было написано: «Ты, баринъ, можетъ, и имешь душу, да анаемскую; а я, Тришка, пришелъ къ теб повернуть твою душу на путь — на истину. Ты своихъ мужиковъ въ разоръ-разорилъ, а я думаю теперь, какъ тхъ мужиковъ поправить. думалъ я думалъ, и вотъ что выдумалъ: ты виноватъ, ты и въ отвт будь. Ты обивалъ мужиковъ, ты ихъ и вознагради; а потому прошу тебя честію: выдай мужикамъ на каждый дворъ по пятидесяти рублевъ (а тогда еще на ассигнаціи считалось); честію прошу, не введи ты меня, баринъ, во грхъ — разсчитайся по Божіи.»