Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

Ужаснувшись этой угрозы, княгиня Гагарина, знавшая о недоверии Павла к семье, ухватилась за первый же предлог, какой представился, чтобы выйти из салона, написала великому князю Александру несколько строк, в которых сообщала, что его жизнь в опасности, и велела отнести записку во дворец св. Михаила. Так как офицер, который стоял на страже у дверей арестованного, имел лишь предписание не выпускать царевича, он позволил посланцу войти к нему. Так Александр получил письмецо, а поскольку он знал, что княгиня Гагарина посвящена во все секреты императора, его тревоги вдвойне усилились.

Около 11 часов, как об этом сказал часовой, император вернулся во дворец и немедленно удалился в свои покои, где сразу лег и, к радости Палена, успел уснуть. К этому времени заговорщики подошли к двери прихожей, что располагалась перед спальней, и Аргамаков постучал.

- Кто там? - спросил камердинер.

- Я, Аргамаков, адъютант его величества.

- Что вы хотите?

- Прибыл с докладом.

- Ваше превосходительство шутит, время - почти полночь.

- Помилуйте, вы ошибаетесь, время - шесть часов утра; открывайте скорей, боюсь, не рассердился бы на меня император.

- Но я не знаю, должен ли я...

- Я на службе, и я вам приказываю открыть.

Камердинер повинуется. Тотчас же заговорщики с обнаженными шпагами устремляются в прихожую; камердинер в испуге забивается в угол, но один польский гусар, который здесь дежурил, бросается преградить им путь к двери императора и, угадывая намерение ночных визитеров, приказывает им удалиться.

Зубов отвечает отказом и пытается оттолкнуть его рукой. Раздается пистолетный выстрел, но в тот же миг единственный защитник того, кто еще час назад распоряжался 53 миллионами подданных, обезоружен, повален на пол и лишен возможности действовать.

Резко разбуженный пистолетным выстрелом, Павел соскочил с постели и, бросившись к скрытой двери, что вела к императрице, попытался ее открыть; но тремя днями ранее, в приступе недоверия, он велел приговорить эту дверь к тому, чтобы она оставалась закрытой. Тогда он вспомнил о люке и бросился к нему в угол покоев. К несчастью, поскольку он был босой, не удалось, как следует, нажать на пружину, и люк, в свою очередь, отказался открыться. В этот момент дверь, что вела в прихожую, упала в спальню, и императору хватило времени только на то, чтобы метнуться за каминный  экран.

Бенингсен и Зубов ворвались в спальню, и Зубов пошел прямо к кровати, но видя ее пустой:

- Все пропало!.. - вскрикнул он. - Он от нас сбежал.

- Heт! - сказал Бенингсен. - Вот он.

- Пален! - закричал император, когда его обнаружили. - На помощь ко мне, Пален!

- Sire, - сказал тогда Бенингсен, шагнув к Павлу и салютуя ему шпагой, - напрасно вы зовете Палена: Пален - наш. Впрочем, ваша жизнь не подвергается ни малейшему риску; вы только арестованы именем императора Александра.

- Кто вы? - спросил император, так трясясь, что в дрожащем и бледном свете его ночной лампы не узнавал тех, с кем говорил.

- Кто мы? - откликнулся Зубов, предъявляя акт об отречении от престола. - Мы посланы сенатом. Возьми этот документ, читай и сам произнеси, какую выбираешь участь.

После этого Зубов подает ему документ одной рукой, тогда как другой переносит лампу на угол камина, чтобы император мог читать представленный акт. Павел, и правда, берет бумагу и пробегает ее глазами. Где-то на трети текста прерывает чтение и, подняв голову и глядя на заговорщиков:

- Но что я вам сделал? Великий боже! - кричит он. – За что вы так изводите меня?

- Уже четыре года, как вы нас тираните! – выкрикивает голос в ответ.

И император принимается читать дальше. Но, по мере того, как он углубляется в документ, накапливается возмущение: его ранят выражения - чем дальше, тем более оскорбительные; достоинство уступает место гневу; он забывает, что один, неодет, без оружия и окружен людьми в шляпах на головах и с обнаженными шпагами; он с силой комкает акт об отречении от престола и бросает его себе под ноги:

- Никогда! - говорит он. - Лучше смерть!

С этими словами он делает движение, чтобы завладеть своей шпагой, что на кресле, в нескольких шагах от него. Но тут появилась вторая группа; по большей части она состояла из разжалованных или отстраненных от службы молодых дворян, среди которых находился один из главарей - князь Татетсвилл, поклявшийся отомстить за такое оскорбление. Так вот, едва ступив сюда, он бросается на императора, грудь к груди, борется, падает с ним на пол, заодно опрокидывая лампу и ширму. Император страшно кричит, потому что, падая, он ударился головой об угол камина и получил глубокую рану. Трясясь от страха, что этот крик может быть услышан, Сартаринов, князь Веренской и Серятин бросаются на Павла. Император поднимается в какой-то  момент и снова падает. Все это происходит ночью, наполненной стонами и криками - то пронзительными, то глухими. Наконец, император отрывает руку, которая ему сжимает рот.

- Мессье, - кричит он по-французски, - мессье, пощадите, дайте мне помолиться бо…