Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

Последнее слово задушено; один из нападающих распутал son ;charpe - свою перевязь [размотал свой шарф] и пропустил ее вокруг корпуса жертвы; набрасывать удавку на шею опасаются, ибо тело будет выставлено, и нужно, чтобы смерть выглядела естественной. После этого, стоны переходят в хрип; вскоре и хрип прекращается, следует несколько конвульсивных недолгих движений, и, когда Бенингсен входит со светильниками, император уже мертв. Тогда лишь замечают рану на щеке; но это неважно: с ним случился апоплексический удар, и ничего удивительного, что падая, он, возможно, ударился головой о мебель и, возможно, таким образом, поранился.

В тишине, что воцаряется вслед за преступлением, и тогда как при светильниках, что приносит Бенингсен, рассматривают неподвижное тело, за дверью, ведущей к императрице, раздается шум; это императрица, которая услышала сдавленные крики, глухие и угрожающие голоса и прибежала.

Заговорщики сначала пугаются, но узнают ее голос и успокаиваются; впрочем, дверь, закрытая для Павла, закрыта и для нее; значит, они располагают временем закончить то, что начали, и ничто не отвлечет их от дела.

Бенингсен приподнимает голову императора, и, видя, что тот без движения, велит перенести его на постель. Лишь после этого, входит Пален со шпагой в руке, потому что, верный своей двойной игре, он ждал, когда все будет кончено, чтобы присоединиться к заговорщикам. При виде своего суверена, на лицо которого Бенингсен набросил плед для ног, он останавливается в дверях, бледнеет и, прислоняясь к стене, возвращает шпагу к своему поясу.

- Пойдемте, мессье, - говорит Бенингсен, вовлеченный в заговор одним из последних и единственный, кто в течение этого фатального вечера сохранил свое неизменное хладнокровие; пора готовиться к присяге на верность новому императору.

- Да, да! - беспорядочно раздаются голоса мужей, которых подмывает вырваться из спальни с большей поспешностью, чем та, с какой они стремились сюда попасть. - Да, да! Идемте готовить почести императору. Да здравствует Александр!

Тем временем, императрица Мария, видя, что не может войти через дверь, связывающую покои супругов, и слыша непрекращающийся шум, выбирает кружной путь по апартаментам, но в промежуточном салоне встречает Петровского, лейтенанта стражи от Семеновского полка, с 30-ю людьми, что в его подчинении. Верный предписанию, Петровский перекрывает проход.

- Извините, мадам, - говорит он, склоняясь перед нею, но вы не можете идти дальше.

- Вы совсем не узнаете меня? - спрашивает императрица.

- Как же, мадам! Я знаю, что имею часть говорить с вашим величеством, но именно вы, ваше величество, пройти не должны.

- Кто вам дал такое предписание?

- Мой полковник.

- Посмотрим, - говорит императрица, - осмелитесь ли вы его исполнить.

И она идет на солдат.

Но солдаты скрещивают ружья и преграждают ей путь. В этот момент заговорщики шумно вываливают из спальни Павла, выкрикивая:

- Да здравствует Александр!

Во главе них Бенингсен; он идет в сторону императрицы; она узнает его и, окликая по имени, умоляет его позволить ей пройти.

- Мадам, - отвечает он ей, - теперь все кончено; вы напрасно рисковали бы жизнью, дни Павла пресеклись.

При этих словах императрица вскрикивает и падает в кресло; две великие княжны, Мария и Кристина, которые проснулись от шума и прибежали сюда, опускаются на колени по обе стороны кресла. Чувствуя, что теряет сознание, императрица просит воды. Солдат приносит ее в стакане; великая княжна Мария колеблется, передать ли его матери, из боязни, что вода может быть отравлена. Солдат угадывает ее опасения, отпивает половину и, протягивая стакан с остатком воды великой княжне:

- Вот видите, - говорит он, - ее величество может выпить без опаски.

Бенингсен поручает императрицу заботам ее дочерей и спускается к царевичу. Его апартаменты расположены под апартаментами Павла; он слышал все: крики, падение, стоны и хрип; в то время он пытался выйти, чтобы броситься на помощь отцу, но стража, что Пален поставил у его двери, втолкнула его обратно в спальню; продуманные меры предосторожности: он - пленник, и ничему не может помешать.

Когда Бенингсен входит в сопровождении заговорщиков, крики – «Да здравствует, император Александр!» - возвещают ему, что все кончено. Способ, каким он  поднимается на трон, для него очевиден; поэтому, заметив Палена, который входит последним:

- Ах, Пален! – восклицает он. - Какой страницей начинается моя история.

- Sire, - отвечает Пален, - ее следующие страницы о первой заставят забыть.

- Но, - вскрикивает Александр, - но, не полагаете ли вы, что не скажут, что это я, я - убийца моего отца?

- Sire, - говорит Пален, - думайте теперь лишь об одном…

- Боже мой! О чем, по-вашему, я должен думать, если не об отце?

- Подумайте, как сделать, чтобы вас признала армия.

- Но моя мать, но императрица! - кричит Александр. – Что станется с нею?

- Она в безопасности, - отвечает Пален; но, именем неба, не будем терять ни минуты.

- Что от меня требуется? - спрашивает Александр, неспособный к решениям, настолько он сломлен.