Из Парижа в Бразилию по суше

Но и на третий день толпа не убавилась. Напротив, она стала еще пестрей и многолюдней. Так что Жак был уверен, что, если его пребывание у меднокожих индейцев затянется, сюда соберутся любопытные со всех концов Северной Америки и ему придется провести остаток жизни в нескольких сотнях футов над уровнем моря.

Оставив, казалось, надежду на избавление, он каждое утро бодро направлялся к своему монгольфьеру, огражденному частоколом, вокруг которого медленно прохаживалась почтенная стража.

Однако, постоянно приготавливая все необходимое для подъема, Жак разместил в корзине незаметно собранный им объемистый сверток с лишь одному ему известным содержимым. В тот день, собираясь в очередной раз подняться в воздух, отважный путешественник с беспечным видом побеседовал с сахемами, разместившимися на специально отведенных для высоких гостей местах, а затем отправился к себе на «взлетную площадку», названную им в шутку артистическим фойе. С особым вниманием наблюдал он сейчас за наполнением шара, хотя никто из индейцев не догадался бы, что воздухоплаватель стремится получить максимум подъемной силы.

Наконец долгожданный момент настал. Жак, как обычно, забрался в тяжело нагруженную корзину, привел ее в состояние равновесия, и монгольфьер под восторженные вопли сотен краснокожих медленно поднялся в воздух.

Через минуту канат, удерживавший шар на земле, туго натянулся. Однако на этот раз он был не привязан к якорю, а просто закреплен на краю корзины.

– Белый Бизон! – позвал Жак, сложив руки рупором. – Ты меня слышишь?

– Да, – ответил сахем.

– Ты осмелился поднять руку на бледнолицего!.. Твои воины привязали меня к столбу пыток!.. Берегись, Белый Бизон! Лекарство сына луны всесильно…

И, высказав сию угрозу, Жак отвязал канат. Тот со свистом упал на землю, а монгольфьер стремительно взлетел вверх и скоро скрылся с глаз удрученных расставанием с луной дикарей.

Глава 6

Вернемся на поляну, где Малыш Андре, спасаясь от серого медведя, бегал вокруг сосны, пока его брат и Жюльен де Клене спешили к нему на помощь.

Молодому охотнику не позавидуешь. Зверь с яростным упорством преследовал его. Ни появление новых людей, ни их крики были не в состоянии отвлечь хищника от избранной им жертвы.

Перро требовалось только одно: чтобы чудовище хотя бы на миг повернуло голову в его сторону.

– Дай мне лишь взглянуть тебе в глаза, скотина, и я подстрелю тебя, как зайца!..

Напрасная надежда! Напрасное ожидание!

Наконец, утомленный бесконечной игрой в догонялки, медведь, так и не сумев настигнуть молодого человека, внезапно остановился, словно ему надо было подумать, как быть дальше, а затем грузно осел на землю, предоставив обоим спасателям возможность любоваться его мощным крестцом.

Вот тогда-то Жюльен и решил сделать выстрел, от которого зависело спасение охотника, ставшего дичью. Вскинув карабин, он выстрелил прямо в центр горы, поросшей серой свалявшейся шерстью…

Пуля застряла в толстом слое жира. Гризли испустил сдавленный рык, напомнивший грохот экипажа по вымощенной камнем мостовой.

Моментально перезарядив карабин, француз произнес доверительным тоном:

– Не правда ли, Перро, у него прекрасный баритон?

– И чудесная мордочка, как вы сейчас в том убедитесь, – ответил канадец, словно речь шла о кунице или песце.

Обеспокоенный неприятными ощущениями, вызванными внезапным вторжением в плоть кусочка свинца, и, осознав наконец, что эти двое решительно добиваются его внимания, зверь, снова зарычав, сердито развернулся, готовый хоть сейчас броситься на непрошенных пришельцев.

Медвежье рыло, почтительно названное Перро мордочкой, оказалось как раз напротив Жюльена. Бывалый путешественник, он многократно попадал в различные переделки, но еще никогда не доводилось ему видеть выражения столь тупой и неистовой ненависти.

Действительно, разъяренный лев ужасен, но его неподражаемо гордые черты всегда сохраняют благородство, приплюснутая, словно вдавленная внутрь морда тигра не теряет гармонии форм даже тогда, когда животное охвачено неукротимым бешенством, физиономия же медведя, злобная и карикатурная одновременно, вызывает и ужас и смех. Устрашающая, нелепая образина, словно кто-то в шутку соединил воедино голову лисицы с башкой кабана!..

Жюльену хватило одной секунды, чтобы на всю жизнь запечатлеть в памяти портрет гризли и в двух словах сформулировать свое впечатление:

– Звериный Квазимодо!

Перро, не читавший «Собора Парижской Богоматери», не понял его сравнения. Приставив к плечу нарезной карабин, он лишь выругался сквозь зубы:

– Ах ты, погань такая!.. Дорого же ты мне заплатишь за страхи Малыша Андре!

Раздался выстрел. Гризли поднялся на задние лапы, а передними начал тереть морду, пытаясь вырвать оттуда кусочек свинца.

– Ну что, съел?! – насмешливо произнес Перро. – Хватит с тебя и одной конфетки, старикан Эфе[109], и черт меня побери, если ты сумеешь переварить ее!

В самом деле, чудовище затопталось на месте и зашаталось, безуспешно пытаясь сохранить равновесие. Потом медведь опустил лапы и с хрипом грузно рухнул на снег.