-- Тут дело не в маузерах и кобелях, а в том, что ты ни бельмеса в политике не понимаешь, Степанов, -- вступился Кудрявцев, -- Катанян не шпана какая-нибудь, он понимает, что в Бутырке сидят три тысячи бессудных и ни в чем не повинных, о чем ему говорить с нами, чем утешить?
-- Это они между уголовными петушатся и на всех сверху вниз смотрят, а здесь публика белая, как-никак, а совестно в глаза взглянуть, -- сказал Федоров, -- у нас один Виго чего стоит!
-- А ты в чужой огород камушка не забрасывай, -- сказал сурово Виго, -- Виго нигде не струсит и к администрации подлизываться не станет. Виго не плохо бы было на советской сцене служить, а он в тюрьму пошел, а им не покорился!
-- А я бы с твоей силищей и в тюрьме не стал бы сидеть, выворотил решетку, да и был таков, -- насмешливо возразил Степанов, -- а то борец, борец, а силы не
337
проявляешь, расшвырял бы всех этих сторожевых псов, а сам за ворота!
-- Время не пришло, -- самодовольно усмехнулся
-- С медведями дурак управится, лишь бы винтовка была, -- вставил Кулик, -- а ты бы с большевиками повоевал, это зверь матерый!
-- На все свое время, время придет -- и с ними повоюем, -- сказал Виго, -- за нами дело не станет!
46
Большим событием для Москвы в зиму на 1925 год была неожиданная, если не сказать внезапная, смерть патриарха Тихона. Последний год его многострадальной жизни под гнетом большевизма особенно интересовал не только старую Москву, но и все население тюрьмы. И хотя с большою опаской, но разговор о нем шел ежедневно во всех камерах и на прогулке, где сходились заключенные с обоих коридоров и где ежедневно обсуждались все новости, приносимые и газетами, и с личных свиданий посетителей. Конечно, надежд на патриарха как на политическую силу никто уже не питал, все чувствовали, что борьба неравная и патриарх должен безмолвно сойти со сцены. Как и куда -- об этом было много и споров, и предположений, но о его смерти почти не было и речи, так как все знали, что он человек не старый и очень крепкий по натуре, а потому его смерть так всех и поразила. Поразила она и всю нечиновную Москву и ввергла в великую скорбь и смятение. Предполагали, что его принудят сложить сан и заточат где-нибудь на Сахалине или Камчатке, или для насмешки переоденут в простую и дырявую одежду и загонят под чужим именем в северные леса, на лесные разработки. Более благожелательные пророчили ему свободный выезд за границу или такой компромисс с большевиками, при котором его оставят в покое и отведут для жительства какой-нибудь захолустный монастырь, откуда он и будет под цензурой власти рассылать свое благословение по обнищалой и разбегающейся пастве. И только умный и уважаемый многими Очеркан говорил по секрету:
-- Очень боюсь, что его устранят "обычным способом". Уж если не постыдились расстрелять в подвале всю цар-
338
скую семью с детьми, то что им патриарх Тихон, за которым еще не было в народе никакого авторитета! Он для них совершенно не опасная кукла, и дай Боже, чтобы его просто устранили безо всякой публичной насмешки.
-- Не могу этому поверить, -- загораясь внутренне стыдом и страхом, говорил на прогулке Казанский (студент Духовной академии), если Петр Великий и прекратил патриаршество, он все же назначил блюстителя престола как главу Церкви. Устранял и Грозный митрополитов, но Церкви без главы не оставлял, не решатся и эти!
-- Тогда это было дело государственное, а теперь частное, -- возражал профессор Никольский, присоединяясь к нашей компании, -- тогда само правительство и государи были верными сынами Церкви, а теперь... что теперь? -- спрашивал он, озираясь кругом, как бы ища защиты. -- Теперь грубый и невежественный атеизм и безудержная травля верующих.
-- Они бы его сожгли живьем, если бы это входило в их план и не делало из него мученика, -- подсказал Посохин, -- но, конечно, они его устранят без разговоров, и в один прекрасный день поставят Церковь перед совершившимся фактом!
-- Жуткое и страшное положение переживает патриарх Тихон, -- сказал как-то Паршин, присаживаясь на койку к Сарханову.
Он был сегодня на свидании с племянницей и от ней узнал, что вокруг патриарха плетется какая-то ужасная тайна. Говорили, что чекисты предлагали ему подписать отречение от патриаршества и затем увезти его в неизвестное никому место доживать последние дни, а что в противном случае его засудят свои же церковники, а правительство заточит в укромное место как преступника. Говорили, что ворота Донского монастыря давно уже охраняются чекистами и допускают к патриарху только тех священников и епископов, которым разрешит это свидание сам Дзержинский. И что эти разрешенные к нему посетители под угрозами церковного суда и осуждения склоняют его на все уступки большевикам, вплоть до того, чтобы провозглашать за них многолетие и молиться за Ленина и Троцкого персонально.