Из песка и пепла

Но вместо этого чувствовал только пальцы Евы, которые скользили по его закрытым векам, губам, скулам и подбородку. Вместо голоса Бога он слышал Евин: «А когда война закончится, ты тоже будешь меня любить?» И в эту секунду в Анджело выкристаллизовалось осознание. Последняя и окончательная правда. Она была единственным, чего он хотел в этом мире, – и не в таком смысле, в каком мужчина обычно хочет женщину. Он не хотел, чтобы эта нужда когда-нибудь удовлетворилась. Не хотел на время забыться в ее теле. Он хотел ради нее жить. Когда закончится этот вечер, когда закончится война. Всегда.

Он вдруг дошел до этой точки – а может быть, приближался к ней долгие годы, – но теперь драконы, которых он некогда стремился поразить, представлялись ему иначе. Драконы похоти, тщеславия и алчности. Драконы эгоизма и честолюбия. Драконы смертности и жажды власти. Все они исчезли, и их место заняла безусловная любовь и желание самопожертвования, готовность отречься от всех прочих нужд и амбиций ради чего-то иного. Ради Евы. Доктрина любви и мира, которую он старался нести людям, Господь, которому он так отчаянно стремился служить, остались прежними. Изменился сам Анджело.

Он больше не хотел бессмертия. Не хотел быть героем. Даже не хотел быть святым. Теперь он желал только быть хорошим человеком, достойным Евы Росселли. Он хотел Еву. Хотел ее поцелуев и улыбок, взглядов и смеха. Хотел детей от нее. Хотел раз за разом покрывать ее грудь поцелуями и ощущать тяжесть ее ног на своих бедрах. Хотел ее клятв, ее любви и доверия, слез и секретов, мудрости и молитв. Хотел провести с ней всю оставшуюся жизнь – и более ничего.

Анджело открыл глаза, но еще несколько мгновений мог только дышать, оглушенный этой внезапной правдой. Есть вещи, которые не должны быть трудными.

– Когда война закончится, я стану твоим – отныне и во веки веков. А ты станешь моей.

– Евой Бьянко? – улыбнулась она дрожащими губами.

– Евой Бьянко. На самом деле.

* * *

– Ты спишь? – прошептала Ева.

Анджело не ответил. Глаза его были закрыты, дыхание размеренно. Он лежал на животе, и Ева машинально провела пальцем вдоль позвоночника, однако остановилась незадолго до пояса. Если она продолжит его трогать, он наверняка проснется, а ему нужно было выспаться.

Анджело дремал, вместо подушки подложив под голову скрещенные руки. Смуглая кожа ярко контрастировала с белой простыней, и Еве на ум снова пришел светлый песок и теплые дни в Маремме, когда Анджело в точно такой же позе спал на пляже. Она тихонько поцеловала его в плечо и осторожно опустила голову на широкую спину. Сама она была слишком счастлива, чтобы спать. Слишком полна жизнью. Когда еще она чувствовала себя такой живой? Под кожей словно гудело электричество. Анджело занимался с ней любовью. Анджело ее любит.

– Анджело меня любит, – прошептала Ева чуть слышно, желая озвучить это открытие вслух, пусть даже только молчаливым стенам. В целом мире для нее не нашлось бы слов слаще.

– Да. Любит, – глухо донеслось снизу.

– А Ева любит Анджело, – ответила она и прижалась губами к его коже.

– Поспи хоть немного, – сказал он тихо. – Скоро рассветет.

Эта мысль проколола ее радость, точно воздушный шарик. Ева закрыла глаза и попыталась отрешиться от реальности, но та все равно просочилась в щели между веками и скопилась горечью во рту. Не успела она осознать, что делает, как с ее губ сорвалась печальная правда.

– Да. И жизнь продолжится. Нам придется выйти из этой комнаты. И снова начать бояться.

Анджело аккуратно перекатился на бок, и голова Евы соскользнула с его спины на кровать. Он тут же притянул ее к себе – кожа к коже, грудь к груди, – и их дыхание слилось в унисоне.

– Сейчас тебе страшно? Именно в эту минуту? – спросил он.

– Нет.

– Больно? – Голубые глаза были темны от усталости.

– Нет. С моим телом все отлично.

Анджело говорил не совсем об этом, но она поняла, что он имеет в виду. Физически она не испытывала никаких неудобств.

– Тебе тепло?

Ева кивнула. Сейчас ей было тепло как никогда.

– Одиноко?

– Нет. Ты… ты на меня сердишься, Анджело? – спросила она тихо.

– Нет. – Он покачал головой, не сводя с нее взгляда. – Нет. Просто больше всего на свете я хочу окружить тебя миром. Покоем. Безопасностью.

Он так и не рассказал ей, как прошел визит в Святую Цецилию, не рассказал, пережили ли беженцы прошлую ночь. Но Ева знала, что, если бы это было не так, он не лежал бы сейчас рядом с ней.

– Наступит ли когда-нибудь время, когда люди перестанут бояться? Весь мир стонет в агонии, Анджело. Ты слышишь? Я слышу этот стон каждую секунду, и мне страшно. Я так устала бояться.

Вместо ответа он коснулся ее губ своими – сперва мягко, затем настойчивей. Он не мог унять дрожь мира или исцелить людскую ненависть. Не мог исправить ничего в существующем миропорядке – Ева понимала это сама, – но от его поцелуев ее снова затопило счастье, омыло от макушки до пяток и ненадолго унесло прочь все страхи. Ева прижалась к Анджело, возвращая поцелуй, и на эти несколько минут ощутила в его объятиях настоящую безопасность.