Глава 19
Вилла Медичи
Анджело сорок минут добирался обратно до отеля, и каждый шаг был наполнен ужасом. Он боялся, что опоздает, что, зайдя в номер, увидит перевернутую мебель и пустую кровать. В голове метались панические видения, как
Но все было хорошо. Ева спала на самом краю огромной кровати, словно сидела-сидела, ожидая его, да так и склонилась дремотной головой на подушку. Ноги ее по-прежнему касались пола. Анджело едва не покачнулся от облегчения. Затем тихонько прошел в ванную и проглотил несколько горстей воды из-под крана, пытаясь заглушить боль в груди. Но это была хорошая боль. Боль, за которую он был благодарен. В ней смешались любовь, тоска и потеря; и хотя сегодня Анджело не потерял Еву, боль подсказывала ему: это все еще возможно. Даже вероятно. Боль говорила ему, что он идиот.
Должно быть, Ева успела принять ванну. В комнате до сих пор витал пар и аромат мыла и жасмина, пускай Анджело и не понимал, как Еве удалось его сохранить. По военным временам настоящая ванна была непозволительной роскошью, поэтому он не раздумывая стянул с себя сутану, а потом бросил на пол и все остальное. Кожу окутывало зловоние пота и страха.
Анджело забрался в ванну, стараясь не разбудить Еву, и до упора выкрутил горячую воду, которая все равно показалась ему недостаточно обжигающей. Затем растер кожу мочалкой и намылил голову маленьким ароматным кусочком мыла, к которому Ева притронулась и отложила в сторону. На раковине виднелись еще тюбик зубной пасты, зубная щетка, расческа и шапочка для душа – все атрибуты роскошного отеля. Анджело сполоснул рот и почистил зубы щеткой, которую наверняка использовала и Ева, стараясь не слишком задумываться о ее рте или интимности такого жеста. Потом пристегнул обратно протез, надел штаны, но так и не смог заставить себя влезть в рубашку или сутану. В итоге он просто встряхнул их и повесил на дверь, надеясь немного проветрить.
Когда он вернулся в комнату, Ева спала все в той же позе, прелестная и неподвижная. Белая простыня почти не скрывала очертаний тела, но лицо ее было повернуто вниз, обнажая тонкое горло и затеняя черты. Эта картина напомнила Анджело о скульптуре Цецилии, и он в два шага пересек расстояние до кровати и опустился перед ней на колени, охваченный внезапным ужасом. Когда он приподнял ноги Евы и уложил ее спиной на кровать, она даже не шелохнулась. Анджело немедленно прижался ухом к ее груди и поднес пальцы к губам, пытаясь уловить сердцебиение или дыхание. Несколько мучительных секунд он не мог заметить никаких признаков жизни. Ни одного.
У Анджело зашумело в ушах, и он наконец сообразил, что при таком грохоте собственного сердца нечего и надеяться расслышать Евино. Он реагировал слишком остро. И сам это понимал. Анджело сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. В ту же секунду его пальцев коснулось теплое дыхание, и сердце Евы застучало чаще и громче, словно она почувствовала, что он рядом.
Анджело затопило облегчение. Он осторожно поднял Еву на руки – простыня потянулась следом – и опустился в кресло у кровати, дожидаясь, когда она проснется. Он не позволил себе ни намотать на палец волосы цвета темного шоколада, беспорядочной волной струившиеся по плечам и спине, ни даже чересчур пристально вглядеться в расслабленное лицо, которое сейчас находилось в каких-то сантиметрах от его. Нет, вместо этого он смотрел за окно в мартовскую ночь и смиренно ждал, силясь заглушить внутренний шум: грохот в груди, стук в висках и все те благоразумные голоса, которые умоляли его немедленно отпустить Еву и убраться от искушения куда подальше.
Он просто подержит ее, сказал себе Анджело. Хотя и понимал, что отпустить уже не сможет. Не сумеет.
– Анджело? – Слово прозвучало не более чем выдохом, и он машинально прикрыл глаза, разрываясь между облегчением и отчаянием.
Он был смущен до смерти. И напуган. Анджело не знал, что собирается ей сказать, и одновременно боялся, что сказал уже слишком много. Поэтому он продолжал сидеть с закрытыми глазами, не говоря ни слова.
– Анджело?.. – Голос окреп, а вопрос прозвучал более выраженно.
Анджело попытался было вознести молитву, но неожиданно понял, что не хочет Господней помощи. Не хочет божественного вмешательства. При этой мысли он наконец сдался, открыл глаза и взглянул в обращенное к нему лицо. Радужки Евы были так темны, что он видел в них собственное отражение – два бледных ореола, дрожащие в чернильных глубинах.
– Ты спала так крепко, что я испугался, – прошептал Анджело. – Наверное, тебе что-то снилось. Куда ты уходила?
– Искать тебя, – прошептала Ева в ответ.
– Я пришел.