Из песка и пепла

Ужин был скудным – война другого не предполагала, – но Ева достала из отцовских запасов бутылку австрийского вина, и постепенно за столом зазвучали смех и воспоминания, пускай и несколько натужные. Ева тоже участвовала в беседе, хотя ее короткие улыбки заметно запаздывали, отягощенные все тем же напряжением. Строго говоря, она мало присутствовала в настоящем моменте. Искры в блестящих глазах выглядели скорее нервными, чем озорными, а изгиб шеи обзавелся новым тревожным наклоном, как будто Ева все время прислушивалась, не подходит ли к дому беда. Она всегда была подвижной и грациозной, точно музыка, которую она годами извлекала из скрипки, проникла под самую ее кожу. Но теперь эта гибкость сменилась настороженной скупостью движений, словно Ева была готова в любую секунду вскочить и убежать. Наблюдение за ней наполняло Анджело бессильной яростью, а та взвинчивала его нервы.

Постепенно разговор сместился с прошлого на будущее. Фабия была убеждена, что старые расовые законы, подписанные Муссолини в угоду Гитлеру, теперь будут отменены, раз во главе правительства встал другой человек, а Италия больше не является союзником Германии.

– Боюсь, некоторое время будет становиться только хуже, – ответил Анджело тихо.

– Хуже?! – вскричала Фабия, и Анджело почти увидел, какие мысли промелькнули у нее в голове: бедствия, выпавшие на долю Евы, очереди за продовольствием, тысячи молодых итальянцев, убитых на русском фронте и в Северной Африке, – всё ради победы и идеологии, которую большая часть страны даже не разделяла.

– Ева, тебе будет лучше поехать со мной в Рим. – Анджело обернулся к ней, не обращая внимания на изумленные лица бабушки и дедушки. – На самом деле я ради этого и пришел.

– В Риме не безопаснее, чем во Флоренции, – возразила она немедленно.

– Он ближе к югу, ближе к союзникам. И в Риме тебя никто не знает. У тебя ведь есть фальшивые документы?

Ева не ответила – только молча уставилась на Анджело, вероятно раздумывая, сколько ему известно и откуда.

– Во Флоренции от них никакого толку, – продолжил Анджело, будто она ответила ему решительным кивком. – Здесь тебя знает слишком много людей. Слишком многие знают, что ты еврейка. Фальшивые документы принесут тебе только неприятности, как случилось с Камилло. Его разоблачили при использовании поддельного паспорта. Если у нацистов возникнут подозрения, тебя будут пытать до тех пор, пока ты не признаешься, от кого его получила. Пока не сдашь Альдо Финци, Джино Сотело и дедушку с бабушкой.

Три пары глаз дружно расширились. Ножки Евиного стула заскрежетали по паркету.

– Откуда ты знаешь про Альдо Финци и синьора Сотело?!

– Я знаю про них все. Они помогают нам годами. И я знаю все про то, чем ты занимаешься.

– Нам? – колко переспросила Ева.

– Церкви. – Анджело не хотел называть конкретных людей, отчасти потому, что сам знал очень немногих, отчасти из соображений безопасности. Конечно, приписывать такую честь – или вину – всей церкви было неверно. Он встречал множество пасторов и прихожан, которые пошли бы на сотрудничество, только если бы им выкрутили руки и пригрозили потерей души. Однако было множество и тех, кто помогал искренне – открывал свои двери, погреба и сердца одному беглецу за другим. Некоторых евреев укрывали женские монастыри, куда ни разу за все века их существования не ступала нога мужчины. Еврейских детей прятали в католических школах, их матери надевали католические подрясники, а отцы на время становились монахами и зубрили католические молитвы, чтобы выжить. И при этом никто не пытался обратить их в христианство.

– Ты правда думаешь, что мои друзья и соседи побегут к фашистам с доносами? Я дружу со многими в местной полиции. Даже они в первую очередь итальянцы, а потом уж фашисты. И большинство искренне ненавидят немцев.

– Но власть сейчас у немцев, а не у местной полиции. Что, если они начнут платить за предательство? Скажем, три тысячи лир за каждого еврея? До какой стадии отчаяния дошли твои друзья, Ева? А соседи? Кто-нибудь из них тебя выдаст. Я видел, как это происходит. Некоторые итальянцы даже думают, что чем скорее будет покончено с евреями, тем скорее закончится оккупация. Дайте немцам то, чего они хотят, и они уйдут. Люди в это верят.

Продолжить он не успел: Сантино и Фабия вскочили со стульев, пытаясь одновременно утихомирить Анджело, успокоить Еву и всеми правдами и неправдами отвлечь их от угрозы, которую не хотели признавать. Было гораздо легче надеяться, что со временем дела сами пойдут на лад. Но Анджело знал, что не пойдут.

Наконец опасную тему оставили во имя сохранения мира, и все разошлись по спальням. Анджело отправился в свою прежнюю комнату в задней части виллы, предназначенной для слуг, хотя он никогда не был слугой. Временами ему хотелось, чтобы его место в доме было обозначено более четко, чтобы его роль было легче назвать и объяснить.