Куски хлеба нашлись. И, покормив оленей, Иван Максимович и Лагей пошли в школу,
где должен был проходить съезд.
2
Иван Максимович и Евстохий Лагей вошли в переполненный школьный зал как раз в ту
минуту, когда председательствующий тряхнул колокольчиком и сказал:
– Первое слово предоставим, думаю, председателю Комитета Севера при Северном
крайисполкоме товарищу Сапрыгину Николаю Евменьевичу. Он скажет нам о том, чего ради
собрались сегодня оленеводы со всех четырёх тундр. Пожалуйста, товарищ Сапрыгин!
Проигрыш спрашивает у Лагея:
– Из Архангельска, знать, приехал этот Николай?
Евстохий кивнул головой:
– Да, да!
– Побольше начальник, чем мезенский да устьцилемский урядники?
– Не сравнить... Помолчи, однако! – говорит Лагей.
Проигрыш замолчал. Впился взглядом в человека, поднявшегося на ноги за столом
президиума и бросившего в зал первые два слова:
– Товарищи неньця!..
Два слова, будто два удара молотом по голове, заставили Проигрыша присесть. Но не от
боли, не от испуга, а от удивления: русский, да ещё большой начальник, родную Ивану
Максимовичу национальность назвал так, как называют промеж себя сами ненцы. В Мезени,
в Неси, здесь, в Тельвисочном – всюду у Проигрыша были друзья вроде Шоркунчика, а никто
и никогда не называл ненецкий народ иначе, как самоядь, самоедины, самоеды.
– Не бывало такого, никогда не бывало, – шепчет Проигрыш, глядя на седеющего
человека, который говорит и говорит. Говорит по-русски, а Иван Максимович и понять не
может, о чём говорит Сапрыгин, потому что в ушах его всё ещё звучат удивительные слова:
«Товарищи неньця».
Но вот кончил свою речь этот удивительный начальник, и все делегаты долго хлопали в
ладоши. Хлопали столь задорно, что Иван Максимович тоже похлопал и прокричал даже:
– Саво! Саць саво! (Хорошо! Очень хорошо!)
Еще не утихли аплодисменты, а за столом президиума поднялся на ноги учитель Павел
Иванович.
– Я перескажу, – говорит он, – то, что вы слышали от товарища Сапрыгина, перескажу
по-ненецки и по-ижемски, потому что знаю: кое-кто из делегатов нашего съезда хорошо
говорит только на родном языке. А все вы знаете, что у колвинских ненцев родной язык –
ижемский, диалект коми языка.
Павел Иванович хорошо владел всеми тремя языками, и после его выступления все
делегаты и гости поняли: от имени съезда надо просить ВЦИК об объединении
Большеземельской, Малоземельской, Тиманской и Канинской тундр в единый округ. Имя
этому округу будет такое – Ненецкий национальный. Власть округа будет подчиняться уже не
Мезени да Усть-Цильме, как было раньше, а крайисполкому. А для национального центра
надо будет строить город... ненецкий город.
Проигрыш бывал когда-то в городе Мезени. В Мезени – так ему сказывали – живёт
народу больше двух тысяч. Неужто такой же большой город будет у ненцев? Врет, поди-ка,
учитель?!
И, не утерпев, он крикнул:
– И всё в этом городе наше будет?
– Наше... Наши школы, наши больницы, наш окружной Совет, наша почта. Со временем
будут, может быть, и заводы рыбные, мясные, замшевые... – разъяснил Павел Иванович.
– Ой-ой!.. Сколько же народу будет в том городе?
– Про то мы ещё не знаем. Может, две тысячи, может, десять. Но мы знаем, что арка
исполком – самый большой исполком, который в Москве, – этот арка исполком поможет нам
построить в тундре город.
«Если целый город, – подумал Проигрыш, – будет Советская власть строить для ненцев –
хорошая эта власть». И он стал живо участвовать в обсуждении вопросов о рыбных угодьях,
о пастбищах для оленей, о противоязвенных прививках...
А вечером этого дня он увидел чудо. Знающие люди называли его «кино». Показывалась
картина из городской жизни. Автомобили, трамваи, поезда – вот что больше всего
понравилось ненцам. Им казалось: вот-вот соскочит машина с полотна и разомнет всех. Они
прятались друг за друга. Закрывали от страха глаза, беспрерывно кричали:
– Ой-ой-ой! Ой-ой...
Когда же машина убегала, так и не соскочив с экрана, визжали от восторга, а вновь
появлявшейся машине кричали:
– Скорей! Скорей! Еще скорей!
Кончился сеанс, и заговорили все сразу:
– Вот это картина!.. Как на ладони, всё видишь... Хороша картина!..
Эти восторженные восклицания прервала металлическая глотка громкоговорителя:
– Слушайте, слушайте, слушайте! Говорит Москва. Вызываем Тельвисочное, ненецкий
районный съезд. У аппарата – Пырерка.
Ненцы насторожились.
Пырерка?.. Что-то уж очень знакомое. Какой Пырерка? Много в тундре живет Пырерок.
Но вот из репродуктора несётся приветствие ненецкой соборке. Приветствие на родном
ненцам языке.
Как пушинки ветром, подбросило это приветствие всех к аппарату. Сразу вспомнили:
Пырерка – это тот, что в Ленинграде учится. Это его голос гремит теперь по залу. И в ответ
знакомому Пырерке единодушно кричат приветствие, уверенные, что и он услышит их, как
они слышат его.
3
– Что думаешь о соборке? – спрашивает у Проигрыша Евстохий Лагей, когда с ужином
было покончено и жена Евстохия смахнула со стола последние крошки.