Из-под пяты веков

с учителем) хорошо знает старые обычаи тундры, и нельзя удерживать эти обычаи

нарушением их. Нет, тут надо действовать с хитрецой, с подходцем. Надо их пристыдить, да

так, чтобы стыд пробрал их до самой печенки. Надо опозорить советские порядки в их

глазах. И, пока переглядывались ненцы в тревожной тишине, он вкрадчиво заговорил:

– Я не ненец, вы это знаете. Всё же я понимаю, хозяина чума... Понимаю, что человека

можно довести до того, когда он сам не помнит, что делает. Вы, друзья-товарищи, пришли к

нему в чум обманным путем... пришли тайно, как какие-нибудь, скажем, воры. А с ворами, по

обычаю тундры...

Сгоряча перехватил Ваня-Вась. Многие ненцы ухватились за ножи, крикнув

предостерегающе гортанное:

– Ххэ-эть!..

Но подняли руки учитель и Ледков и этим жестом потушили огонь безумия, блеснувший

в глазах смертельно обиженных ненцев: нет большего позора в тундре, чем воровство.

Ледков сказал:

– Сегодняшний день – неудачный для старых порядков день. Собрались говорить и

делать по старым обычаям, а всё начинаем с того, что нарушаем обычай. Нарушил обычай

сам хозяин чума. Нарушил обычай Василий Иванович: он оскорбил многих ненцев,

призванных хозяином чума на суд. Мы все нарушаем обычаи, и не ножами удержать их

нерушимость. Ножом можно человека убить, но старого обычая ножом не воскресить.

Давайте и вы, знающие ненцы, и вы, которые помоложе, спорить, а рукам воли не давать.

– Правильное слово говоришь! – согласилось большинство. – Нож – не язык: до смерти

человека и зверя доводит.

А Павел Иванович предложил:

– Выйдем лучше из чума. Я – ненец и не хочу нарушать хороший обычай

гостеприимства.

– Ха-ха-ха... Вот умно придумал!..

– Идем на улицу! Там вольготнее!

Апицын пробовал отнекиваться:

– Собирал народ в чум...

Но ему не дали говорить.

– Да много ли из нас в чуме сидеть хочет, когда на улице светло, тепло и дух легкий?

Апицын упрямился:

– Я так думаю: все останутся, кого я приглашал.

– Меня ты приглашал? – спросил Варницын.

– Приглашал.

– А я хочу на улицу.

– Я тоже, – заявил Ледков.

– И я.

– И я.

– И я.

Желающих остаться в чуме осталось всего восемь человек, считая самого Апицына и его

четырех сыновей.

Сконфузился Апицын, но нашел в себе силы с достоинством и скромно заявить:

– Я не против народа. Народ хочет выйти из моего чума, чтобы судить нарушителя

обычая, – я тоже выйду.

5

Степан, о котором, казалось, все забыли, давно уже перестал плакать и все порывался

пробраться к учителю, которого узнал по голосу. Но ненцы сидели вплотную, человек к

человеку, а Степан стоял у входа в чум.

На улицу он выбрался первым и сразу же ухватился за учителя, как только просунул тот

голову в треугольное отверстие-дверь.

– Я много с тобой хочу говорить... Мой отец убил мою мать...

– Убил мать?.. Когда?

– Три года тому. . Меня бьют оба с мачехой. А сегодня судить вздумали, – заплакал опять

Степан.

– Не горюй! Всё поправим!

Вылезавшие из чума не обратили внимания на этот короткий разговор.

– Вот теперь давайте говорить! – крикнул Ледков, когда вылез из чума сам Апицын. – Я

начну первым, как нет других охотников.

– Да коли язык не болит, – шутят ненцы. – Дай только сиденье сделать, земля сырая ещё.

Из оленьих санок образовали круг и расселись на санки.

Ледков вошёл в середину круга и начал с прибаутки:

– Не любо – не слушай, а врать не мешай, как приговаривают русские. Скрывать теперь

уже нечего: само всё вскрылось. А я маленько-то чего ли, может, повру.

Хохочут:

– Тонул, да не утонул – ври, как охота есть.

Ледков на шутку отвечает шуткой:

– Богу воды я не надобен, так сегодня, вы слышали, старики сказывали...

– Ох, и шутник ты!

– Сначала дайте соврать о Василии Ивановиче... Ты тут, Василий Иванович?.. Послушай,

друг: что навру, ты поправь. А начну с того, как ты мне обещал голову свернуть, как

куропатке. Было такое дело, Василий Иванович?

Ваня-Вась натянуто рассмеялся:

– Дальше что?

– Дальше вот что... Степана Ванукана не было тогда поблизости, и я сам поторопился

унести свою голову в сохранности. А отвернуть мою голову собирался ты за то, что я не

хотел идти к тебе в работники. Помнишь, ещё про песца на цепочке сказывал я тебе?

– Хи-хи-хи... Дальше... – смеется Ваня-Вась, а сам посинел от злости.

– Дальше совру про соседа моего, про старого да знающего Апицына... Всего как два дня

тому, он, как и ты, Василий Иванович, хотел меня тоже приспособить, как песца на цепочку.

Утопил ты, говорит, дробовик свой. Я тебе новый дам. Не погибать же, говорит, человеку с

голоду. А за дробовик, говорит, ты зиму вместе со мной промышлять будешь. Было так?

– Было, было, – откликнулись ненцы, слышавшие эти слова.

– Хорошо вру? – осведомился Ледков.

Хохочут слушатели:

– Хорошо, хорошо! Дальше ври так-то!

Хохочет и сам оратор.

– А надоело уж врать-то мне. Вам, думаю, тоже каждому соврать хочется, так я на вашу

долю вранья оставлю. Ладно?

– Ха-ха... Хо-хо-хо... Ну, ну! Оставляй, как устал...