Из-под пяты веков

кооперативу, а туда, где ждёт его сладкоголосый, обходительный Шоркунчик.

В эту весну Иван Максимович, впрочем, минует Шоркуичика. В этот раз с ним едет жена

Марина. Не только запасы сделать надо Ивану Максимовичу. Ему надо увезти сына из

школы. И надо с этим торопиться: с каждым днём снега всё больше и больше набухают

водой, того и гляди, забереги появятся на реках.

Но в школу Иван Максимович жену не взял, оставил её в деревне. Один едет Иван

Максимович к школе, торопится, на оленей гикает, хореем погоняет, сам песню поёт:

Время хорошее – весна, весна идёт,

Тёплый ветер на тундру несёт,

Стало на тундре от тёплых ветров,

Как под шкурой оленя, тепло.

Вот подъеду я к школе,

Сыну Степану так скажу:

Ехать нам, ехать, Стёпушка, надо

Скоро-скоро, скорее, чем ветер.

К морю нам ехать, ехать пора.

Сядем с тобою мы на олешков,

Сядем да крикнем: ветер, гонись – не догонишь!

Так пел Иван Максимович и думал, что так и сделает: быстро-быстро помчится вместе с

сыном в тундру. Но дорога – по пословице – оказалась крива, а на дороге – пива. Не утерпел

Иван Максимович: чарочку-другую по случаю хорошего промысла хлебнул-таки по дороге и

в школу приехал крепко навеселе.

Около сорока ребятишек возилось над развешиванием плакатов и разноцветных

бумажных флажков: украшали к Первомаю школьный – с большими итальянскими окнами –

зал. Пестрота приукрашенного зала вызывала у них бурю восторга: крики, смех, топотня –

весь дом дрожит!

И над всем поднялся, всё покрыл крепкий голос Ивана Максимовича:

– Дорово, мошкара! Гэть!..

«Мошкара» прилипла к полу. Сорок пар глаз на мгновение задержались на плотной

фигуре вошедшего. Как по команде, в сорок детских глоток гаркнули хоть и нестройно, но

оглушительно:

– Здорово, Иван Максимович!

И тотчас зашушукались:

– Ванька Проигрыш за Степаном...

– Пья-аный...

– Чудить начнёт...

– Под сцену полезет – волком выть...

И всё это шёпотом. Со смешком, но и с тревогой.

А Ивану Максимовичу любо – вся школа знает его! С ухмылкой на лице шарит он

пьяными щелками глаз по детским фигурам. Сам покачивается, ищет у стены опоры. И опять

зыкает, что есть мочи:

– Где мой сын – Степан Иванович? Подать его сюда! Гэ-эть, комары пискуцие!

Ребятишки облетели глазами углы – нет Степана Ивановича! Стайкой метнулись за

сцену, пропали за кулисами.

Проигрыш подбадривает детвору добродушным гарканьем:

– Куд-да?.. Ушканы!..1 Мошкара!..

А ребятишки, и верно, как мошкара, облепили притулившегося к окну, за кулисами,

Степана. С назойливостью комаров дудят тому в уши:

– Выходи, Степан!

– Чего боишься? Выходи к отцу!

– Он тебе ничего не сделает, выходи!

– Выходи! А то пугать начнет всех!..

Степан и без ребят знает: отец ему ничего не сделает. Не помнит Степан, чтобы отец ему

когда-нибудь худое сделал. Не знает, что такое отцовские побои. Да что побои! Никогда не

ругал Степана отец, кроме как в шутку.

«Отец – очень хороший человек. Нет больше таких хороших людей, как отец», – так

думает Степан. И не потому он убежал за кулисы, что побоялся отца, а... просто стыдно стало

парню за своего пьяненького родителя. Вот и спрятался он от ребят, чтобы не показать им

своего пылающего лица. Разве ребята что понимают? Им бы только поиздеваться, похохотать

над кем! У самих отцы – нестоящий народ: промышляют худо, стреляют худо, рыбы ловить

не умеют. А у Степана отец – лучший стрелок в тундре. Лучше всех знает, когда какой рыбе,

какому зверю ход будет. .

Знает все тропинки в тундре. Знает озера, на которых гуси и утки линьку будут

переносить. По тому, как летят гуси весной, знает, какое лето будет. Отец Степана всё знает!

И многие идут к нему за советом, хоть он и не тадибей. Но отец не любит матери и

временами запивает. И тогда садится за карты. Его всегда обыгрывают и за это зовут

Проигрышем. Прозвища отец не любит. Зато любит почудить, когда не перепьёт. Над ним

смеются. И он смеется. А Степану обидно: зачем такой хороший отец смешным себя делает?

Сказать бы всё про отца ребятам... Да разве скажешь, когда сердце бьётся от боли, а лицо

краснее кумача! Только и остаётся, что спрятать глаза, смотреть через стекло на улицу и

ничего не видеть. Можно ещё пальцем водить по оконному стеклу и делать вид, что скрип

стекла (так вот: уй-у... уй-у...) тебя занимает. Можно и ещё чем-нибудь таким заняться, чтобы

спрятать лицо. Да разве это спасёт? Разве ребята отвяжутся когда-нибудь? Они тащат

Степана за рубаху. Дудят в уши!

– Выходи! Выходи-и-и!..

Молча и решительно отстраняет Степан самых назойливых. Куда там! Ещё яростнее

набрасываются:

– Выходи!..

Как пилой – бревно:

– Вы-хо-ди... и-и... и-и...

Больно Степану. Так больно – кричать хочется, плакать. И заплакал бы или бросился бы

на своих мучителей с кулаками, да помешал отец, зарычавший:

– Волк бежит, ушканов всех сожрёт!

С визгом бросились ребятишки в разные стороны. Запутались в закулисной тесноте.