Из-под пяты веков

У Евстохия Лагея изба и небольшой двор. Изба бедна обстановкой (один стол да две

скамейки), но богата тараканами да ребятами: тараканами до отказа забиты все щели в

стенах, а шестеро ребят разного возраста ухитряются спать и играть на русской печке.

В избе сыро и грязно. Но Евстохий Лагей доволен и такими «хоромами».

– Всё лучше, – говорит он, – чем по чужим углам с ребятами таскаться.

Годов пятнадцать назад у Лагея пали все олени от сибирки2, и он нанялся к богатому

ижемцу. Десять лет жил у ижемца в работниках. В работницах жила и его жена.

– И жить бы мне до смерти в работниках, – рассказывал на ненецких съездах Лагей, –

кабы Советская власть не пришла. Советская власть дала мне маленько денег, и я хозяйство

своё завёл: домишко поставил, лошадь да корову купил. Живу теперь лучше, чем в

работниках. Одно только худо: ребята малы, работать некому. Хорошо, как в рыбную артель

попадёшь, нажива хорошая бывает, и работать артелью много полегче будет, чем в одиночку.

За артель, за кооперацию Лагей стоит крепко.

– Через свой кооператив да через артели мы свет увидим, – убеждает Лагей своих

сородичей-едомцев и выненцев.

За свои советы он получает кой от кого ругань, а есть и такие, что слушают его советы.

На Проигрыша он ещё ни разу не наседал и очень обрадовался, когда тот шумно

ввалился в избу.

– Эге, Иван Максимович! Проходи-ко, проходи... Каково промышлял?

– Ничего, маленько промышлял.

– И всё уж пропить да проиграть успел?

– Ха-ха-ха... Нет ещё. Не успел.

– В кооператив сдал?

– Нет, не сдал.

– Вот это неладно. Надо всё сдать в кооператив. А тогда уж как хочешь: хочешь – пей,

хочешь – играй.

Проигрыш скрипнул зубами.

– Не могу, Евстохий Парфентьевич! Не могу!

– Но-о... А то почему?

1 Едомец – осёдлый ненец.

2 Так называли ненцы болезнь оленей – сибирскую язву.

– Душа не переносит.

– Чего?

– Жены душа не переносит.

– Разведись. Нынче это просто: сходи в рик – и готово.

– Но-о?.. Только и дела?

– Только и дела.

– Рик от жены избавит?

– Избавит.

– Другую даст?

– Сам найдёшь другую.

– Ха-ха-ха... Вот как нынче просто, парень! Но и но... А в тундре что скажут, как

разведусь?

– Поговорят-поговорят, да и перестанут. Слово не дым – глаз не щиплет. Когда старики

говорят, ты мигай да мигай – промигаешься.

– Вот так вот! – хохочет Проигрыш. – Выходит, ты стариков не советуешь слушать? А я

старика... отца послушал: на жене брата женился, теперь маюсь.

– Не всё хорошо, что старики сказывают.

– Правда?

– Почему не правда? По себе знаешь, что не всё хорошо.

– Так-так! Верно! Знаю. Вот верное слово сказал. Расцеловать тебя хочу за это слово.

– Целовать – это можно. Да ты пьян немножко. Ляг, поспи, а после с тобой ещё

поговорим.

– Хорошо, хорошо... Ты в одно слово с сыном моим. Тот говорит: спать иди. Ты

говоришь: спать иди. Показывай место, где спать можно.

– Хоть на пол здесь, к столу, ложись, хоть на поветь – в сено – иди.

– На поветь. Я лучше на поветь. Там воздух легкий. Буду там лежать, буду думать о том,

что ты сказал.

4

Проснулся Проигрыш рано. Вспомнил разговор с Евстохием, и губы его расплылись в

улыбке.

– Надо ещё раз поговорить, – решил он. – Пойду, поговорю, пока ребята спят.

Осторожно зашёл в избу и разбудил Евстохия.

– Говорить с тобой хочу о вчерашнем...

– Проснулся? – спросил Евстохий, раскрывая заспанные глаза.

У Проигрыша ухмылка во все лицо.

– Проснулся. Теперь говорить с тобой хочу.

Евстохий разбудил свою жену.

– Вставай да самовар ставь.

Когда умылись и сели за стол, Проигрыш начал выспрашивать:

– Куда жена пойдёт, как разойдусь с ней?

Лагей подумал с минуту. Не бывало ещё такого случая, чтобы выненцы с женами

разводились. Но отвечать что-нибудь надо было, и отвечать так, чтобы не спугнуть Ивана

Максимовича. И он отвечал уклончиво:

– В рике тебе скажут.

– Ещё спрошу: сын наш за кем останется?

– Это – как вы с женой уговоритесь, так и будет. Уговоритесь за тобой парня оставить –

за тобой будет, за ней – за ней. Промежду вас тут согласие нужно.

– Так-так... А как она не захочет уступать?

– За ней и оставят. Закон такой: при матери ребёнок остаётся, ежели она не захочет с

отцом оставить.

– Худой опять это закон: бабе право дает. В тундре нет такого закона, чтобы бабе право

было...

– Как нет? На соборках нынче и из тундры бывают бабы.

– То опять худая власть, которая бабу с мужиком равняет.

– В работе с тобой баба твоя – не ровня тебе?

Проигрыш замялся. Он знал, что его жена работает больше его самого. Всю тяжелую

работу он сваливает на жену. Да и ему в промыслах иногда помогает жена, а он ей в работе –

никогда.

– То о чём говорить, у всякого дела хватает: у бабы своего, у мужика – опять своего.

– Старики – те не так опять говорили. Старики говорили: «Ничего баба не может из того,

что мужик может». Опять скажу, ты старика отца своего послушал – век маешься.

– То так. Маюсь... Сговориться, выходит, о парне надо?

– Надо сговориться.