Из-под пяты веков

– Не отдам в школу. Зиму проучился – зачем ещё учиться?

2

Пока не появился у Хариесты первый ребёнок, Степану жилось сносно. Вместе с отцом

он ходил на промысел. Попеременно с отцом выходили они пасти оленей в осеннюю и

зимнюю пору. За стол садились тоже вместе. Правда, Хариеста ела тоже вместе с мужчинами,

а не после, как делала это мать Степана. Но Степану это было совершенно безразлично: в

школе их кормили всегда вместе с девочками, да и в тундре за последние годы далеко не во

всех ненецких семьях выполняли женщины этот порядок еды. Словом, после смерти матери

Степан не чувствовал большой перемены в своей личной жизни до тех пор, пока у Хариесты

не родился сын.

Ровно два дня от роду имел сын Хариесты, и мать ещё не придумала ему имени, а Степан

уже получил из-за него очень плохое место в чуме.

Степан вернулся в то памятное для него утро с пастьбы оленей и лег спать на обычное

своё место. Вблизи от него лежала Хариеста со своим сыном. Степан захрапел, и Хариеста

сказала мужу:

– Твой Степан так храпит, как олень, когда он бежит. Он мешает спать маленькому.

Проигрыш грубо растолкал Степана.

– Мешаешь спать парню. Ложись вот туда.

И указал на место при входе в чум, где спали обычно собаки.

С этого дня так и осталось собачье место за Степаном. Во время ветра шкуру,

прикрывавшую вход, часто отбрасывало, и Степан мёрз от холодных струй ветра. Он

пробовал сказать об этом отцу, но на другое место ему не позволили ложиться. А вскоре

началось и ещё худшее.

Хариеста как-то сказала ему:

– Прибавь дров да вскипяти чайник, как пить хочешь.

Степан не считал позорным для себя делом согреть чай, нарубить дров. Но на этот раз он

очень устал, и ему хотелось сразу, как вернулся, сесть за стол и выпить чашку горячего чаю.

И он сказал мачехе:

– Я тебя не заставляю мужское дело делать. Зачем заставляешь меня женское дело

делать?

Хариеста расплакалась, запричитала:

– Вот и дожила до красных деньков: пасынок меня хуже собаки почитает!

Проигрыш разъярился:

– Моя жена, Хариеста Васильевна, не собака. Собака – он, Степан! Собака он – сын

жены моего брата. Мать его была хуже собаки: с топором на меня бросалась. Он – в неё! Он –

собака!

А Хариеста жалобно выпевала:

– А и слушать тебя стыдобушка! Язык твой болтает, как погремушка на шее оленя, а

голова твоя не знает, о чём твой язык болтает! Сейчас говоришь, что Степан собака, а сам

лучший кусок всегда Степану подсовываешь.

И с того дня началось для Степана собачье житьё. Вместе с собаками при входе в чум он

спал уже около трех месяцев, а теперь и еду получал после всех, вместе с собаками. И не за

столом он ел, а около входа в чум, окруженный собаками.

И нередко бывало так: бросит Хариеста обглоданные кости собакам, а Степан у собаки

вырывает тот кусок, который покажется ему получше.

Степан хотел избавиться от такого положения. Он вступал в пререкания с отцом.

Грозился, что пожалуется на него рику. Напомнил про убийство матери, про страшный

острог.

Но Хариеста не боялась острога, и по её совету Проигрыш сдернул штаны со Степана,

расписал на его теле кровавые узоры. А после этого сказал:

– Пока я живой, не увидишь ты русской деревни. Нашему Совету тундровому жалобу

принесёшь – застрелю, как собаку.

Мерз Степан, голодал, слова не смел сказать в чуме своём. И выполнял не только

мужскую работу, но и добрую половину того, что выполняет тундровая женщина. Только

шить одежду да обувь не доверяла ему Хариеста: боялась, что испортит шкуры, убыток

причинит.

Заготовлять дрова, убирать чум, носить снег для воды – все это должен был делать

Степан.

Дрожа от холода, часто думал теперь Степан о своей матери, о её смерти. Конечно же

отец, только отец виноват в её смерти. А теперь во всем виновата Хариеха – так называл он

свою мачеху. Она сумела одурманить отца. Она уговорила его даже шаманом заделаться. И

теперь к Ивану Максимовичу, обзаведшемуся барабаном и богами, сделанными руками

Хариесты и её отца, начинали приезжать его сородичи – ненцы.

3

Самая тяжёлая жизнь, самая тяжёлая голодовка началась для Степана с тех пор, как ночь

проглотила день и земля тундры трескалась от морозов. Тогда хотелось голодному Степану

выть на луну вместе с голодными волками. Волкам он даже завидовал: те хоть изредка

ухитрялись утащить из стада его отца оленя, двух, трех и наесться досыта. А он и этого

никогда не мог сделать. Больше того, он не мог взять сам, своими руками даже малюсенького

кусочка оленьего мяса: отец и мачеха прибили бы его за это. Он потерял даже теперь своё

имя. Его называли: «Собака... Волк... Чёрт... Дьявол... Холера...»

Много было у него названий. И не было одного – имени. Того самого имени, которое он с

радостью прочитал на доске в школе.

Немножко отдыхал и отъедался Степан, когда тундра от края до края наполнялась

веселым птичьим гомоном.