Из-под пяты веков

Тот бросил Марину и медведем пошёл на Степана. Лицо отца было страшным, и Степан

побежал от него.

– Не уйдешь! – горланил Проигрыш.

Но Степан бегал быстрее отца. Ноги пьяного Проигрыша часто делали неверные шаги...

Марина уже не кричала, а хрипела чуть слышно и плевалась кровью. На неё Проигрыш

не обращал внимания: хотел расправиться со Степаном и гонялся за ним. А тот, не бросая

топора, увертывался от отца.

Так бегали они, оба распаленные гневом и злостью, до тех пор, пока Проигрыш не

обессилел, не задохся от бега.

На безопасном расстоянии от свалившегося отца остановился запыхавшийся Степан.

Обтер подолом малицы вымокшее от слёз и пота лицо и крикнул отцу:

– В рик сейчас поеду. Там скажу: ты мать убил. Тебя в острог посадят.

Острог тоже сокрыт уже в потемках веков. Тем-то он и страшен, что никто не видел его

своими глазами, но все слыхали рассказы о нём, все знают даже место, где был острог.

Пустозерск – вот где был острог.

Пустозерск – деревня, как все деревни на берегах Печоры: ничего страшного нет в ней. А

было время, когда эта деревня называлась городом. И вот тогда-то там был острог1.

«В остроге, – рассказывают древние старики, – была темница. В темницу сажали ненцев

за разные провинности. Привязывали там толстой цепью к стене. Обрезали носы, уши,

ломали руки, выкалывали глаза, вырезали языки, каленым железом да студеной водой

пытали, встряски устраивали. А когда признавал под пыткой ненец свою «вину», выводили

его за стены острога и вешали. Около Пустозерска так и называется один мыс – Виселичный.

Царь Алексей Михайлович велел вешать на этом мысу ненцев. И около тысячи ненцев было

повешено на том Виселичном мысу. И висели повешенные до тех пор, пока тела не загнили и

туловища не оторвались от голов...»

1 Сейчас на месте Пустозерска поставлен обелиск, напоминающий о бывшем городе.

Проигрыш знает Пустозерск сегодняшний. Знает, что никакого острога там давным-

давно нет. Но он слыхал, что где-то есть тюрьма. А тюрьму на Печоре и в Мезени до сих пор

называют острогом. Есть острог – есть, значит, все ужасы, которые когда-то были в Пу-

стозерске.

Тот же Шоркунчик часто говаривал Проигрышу:

– Куплю у тебя шкурки – засадят меня в острог.

Острог – это страшное место. Ненцы умеют при случае умирать. Умеют прямо смотреть

смерти в глаза. Не боится смерти и Проигрыш. Но острог...

Степан хитрый. Он знает магическое действие слова «острог». Сразу оно не пришло ему

в голову, хотя это слово могло отрезвить отца. Теперь вспомнил это слово Степан. Крикнул

его отцу.

– Не смей в рик! Убью! – закричал тот, и испуг в голосе отца почувствовал Степан.

Чтобы ещё больше воздействовать на отца, он побежал к чуму.

– Сейчас запрягу оленей...

Проигрыш вскочил на ноги. Но бежать не мог: задохся, обессилел. От бессилия заплакал

пьяно и противно. Со слезами в голосе просил Степана:

– Степан! Ты, мой сын, пойдёшь на отца доносить? Слушай меня, что я тебе скажу. .

Степан не слушал. Степан бежал к чуму.

Спотыкаясь, падая, брёл за ним Проигрыш и кричал:

– Степан!.. Степан!..

А в борке хрипела Марина и отплёвывала кровь. Пролетали через борок куропатки и

взмывали вверх, тревожно квокая, когда замечали на снегу шевелящегося человека.

5

В чуме взял Степан тынзей, винтовку и дробовку и вышел на улицу.

Проигрыш лежал в нескольких сотнях шагов от чума.

– Теперь ты мне не помешаешь уехать! – прокричал Степан, поглядывая на ружьё.

Проигрыш не ответил на крик. Не поднял даже головы.

Степана изумило такое поведение отца. Осторожно, потихоньку начал он подходить к

нему...

Остановился шагах в десяти. Окликнул смущенно:

– Отец!..

Проигрыш сел. Он уже отдышался от погони за Степаном и теперь чувствовал себя

способным снова бежать. Но он не бросился на Степана, не грозился убить его, не ругал.

Страшное слово, сказанное Степаном, было первым, прояснившим голову от хмеля, и теперь

Проигрыш был почти трезв. В то, что Степан поедет в рик и скажет обо всём, что было, он

уже не верил. Но он понимал, что сделал непоправимо скверное дело. С детства привык

добивать зверей. Вид звериной крови его, охотника, всегда бодрил, даже радовал. Но

человека убивать ему не приходилось. Не приходилось душить людей так страшно, как

душил он свою жену Марину. Он не раскаивался, правда, в том, что сделал, но что-то всё же

тревожило его. И с тревогой в голосе сказал он Степану:

– Беды я наделал, Степан. Что теперь делать будем?

– Небе... убил, – зарыдал Степан.

– Ой, беда, ой, беда, – заохал Проигрыш. – Что делать?

– Пойдем к ней. Может, жива.

Проигрыш торопливо встал и пошел впереди Степана, быстро повторяя:

– Ой-ой-ой... Ой-ой-ой...

У Степана по щекам текли слезы, а в руках он нёс тынзей и ружья.

Проигрыш не обращал на него внимания. Не обернулся к нему до тех пор, пока не дошёл

до Марины.

Марина лежала на правом боку и хрипло дышала. Изо рта и из носа тянулись красные

струйки. На лице темной коркой застыла кровь.