Из-под пяты веков

С прилётом птиц Степан получал некоторое право на свободу передвижения по тундре:

ради экономии оленьего мяса мачеха часто, почти ежедневно, посылала его на охоту за

птицами. Степан выполнял эти поручения с большим удовольствием.

Собачья жизнь сделала его скрытным, приучила к мелким покражам. Сначала он воровал

в своем чуме только съедобное, а потом стал воровать у отца спички. Спички нужны ему

были летом. Уйдет он или уедет подальше от чума на охоту, набьёт птиц, насбирает сухих

корешков, трав да мху и разложит огонёк; на огне изжарит птиц и ест до тех пор, пока может.

А наестся – уничтожит все следы огня, чтобы не узнали случайно о его проделках отец и

мачеха. Да, хорошая жизнь, сытая и вольная, начиналась для Степана с прилётом птиц в

тундру. И с большим нетерпением ждал Степан приближения весны.

ТОЙ ЖЕ СМЕРТЬЮ

1

Малица на нём дырявая. На внутренней стороне её мех давно повытерся, а на внешней –

толстый слой блестящей грязи. В большие морозы, когда земля колется с треском и стоном от

холода, он подшучивает над своим одеянием, говоря о себе, как о постороннем:

– Малица на Василье Модестовиче Ледкове – золото. Она его кормит, жену его кормит,

пяток ребят его кормит... У кого ещё есть такая малица? Ни у кого. И совик – малице брат

родной: дыра на дыре, заплата на заплате.

Ваня-Вась предложил Василью Модестовичу:

– Иди ко мне в работники: буду ребят твоих кормить, тебе самому малицу новую и совик

новый дам. И ещё буду давать тебе каждый год за работу из своего стада по важенке. Жена

твоя пусть вместе с нами ходит и за своими оленями смотрит. Её кормить не буду. .

Ледков так ответил:

– Вижу, доброе дело хочешь сделать для меня. Спасибо на том. Только новой малицы я

не хочу. Нового совика тоже не хочу.

– А-а, хочешь оленей больше в год получать? – перебил Ваня-Вась. – Хвалю. За этим

тоже не постою: могу две важенки...

Но Василий Модестович очень вежливо и с большим достоинством остановил Ваню-

Вась.

– Ты не дослушал до конца... Зачем начинаешь говорить, когда не знаешь, что я скажу?

Сначала ты меня послушай. Потом ты будешь говорить, а я буду слушать. Сделаем так, как я

говорю, и тогда скоро сговоримся.

– Так-так... Я и на то опять согласен, наперёд ты поговори, а после – я скажу.

– Новой малицы я не хочу. Совика нового тоже не хочу, – сказал Ледков. – Только не из-за

того, что оленей больше хочу получить за работу...

– А из-за чего же?

Василий Модестович обиделся:

– Не хочу больше с тобой говорить!.. Потому не хочу говорить – слушать ты не желаешь

меня.

До того обидно богачу – кулаки сжимаются: такая вшивая рвань, как Василий Ледков, не

желает разговаривать! А?! С ним, обладателем четырех тысяч голов оленей, не хочет

разговаривать!.. Эх, прошли-прокатились золотые денёчки... Скажи-ка такое Василий Ледков

годов пятнадцать назад – да во всех тундрах не осталось бы местечка для грубияна. А теперь

вот терпи, Ваня-Вась – хороший оленевод... Терпи, когда тебя не только словами, а ещё и

похуже чем обидят!

Подавляя в себе желание побить Василия Модестовича, Ваня-Вась уговаривает и

извиняется:

– Ты уж меня прости на крутом слове, Василий Модестович. Сам знаешь, кипяток я. На

работу ли, на слова ли – мне бы все скорее, скорее! Вот и тебя по привычке поторапливаю...

Норов у меня такой уж. И ты прости... И доскажи уж, сделай милость!.. Буду слушать тебя да

ума-разума набираться.

Лестно Василью Ледкову слушать такие речи. И спокойно, не торопясь, объясняет он

неприятную для богачей истину.

– Ты, Василий Иванович, и я – мы разные с тобой люди. На твоей голове волосы такого

же цвета, как и у лисы на спине. Моя голова черная, как вороново крыло. Твои волосы

мягкие, как шерсть на волке. Мои волосы твёрдые, как осенняя трава. Твой рост чуть

поменьше моего чума, а я чуть повыше оленя. От разных людей и в разных местах родились

мы. Живём и думаем ты и я тоже по-разному. Ты думаешь так: «Возьму я работника, и он

будет оберегать от зверя всё мое стадо. За это я дам ему, работнику, новую малицу, новый

совик да ещё важенку в год. Зверь может попортить и разогнать много голов из моего стада, и

я могу обеднеть. А работник не допустит зверя до стада, и я дам работнику всего одну

важенку да покормлю его с ребятами год. На работника надо истратить меньше оленей, чем

может похватать зверь», – так думаешь ты.

– Говори, говори!.. После я скажу, – хриплым голосом, едва сдерживаясь, выговорил

Василий Иванович.

– Ты обещал прослушать меня. Сказал слово – исполняй его, – посоветовал Ледков.

– Я и исполняю, – хрипит ижемец, – слушаю тебя.

– Слушай, – кивнул Ледков головой. – Я сказал, как ты думаешь. Теперь скажу, как я

думаю... Я думаю так: быть у тебя работником – то же, что быть песцом на цепочке. Туда

побежишь, сюда побежишь – никуда не пускает цепочка. То правда: у меня худая малица, и я

вот как мерзну в ней! А только и хорошее в том, в худой-то, значит, малице есть: чтобы не

замёрзнуть, я много времени за песцами да за лисами гоняюсь. От беготни нагреваюсь. И