Из-под самана

Теперь танки имели перед собой четкую и единственную цель — разгромить позицию Новикова.

Сержант взял на прицел с грохотом приближаю-щийся к ним танк, до которого оставалось не более пятидесяти метров. В этот момент снаряды кончились.

— Ребятки, родненькие, хоть один снаряд найдите! Куда Киричек подевался?

Киричек, Векилов и Курбанмедов, не найдя в ящи-ках снарядов, бросились к соседним расчетам, но и там запас снарядов кончился, ящики были пусты.

Все вокруг было разгромлено. Тяжелораненные ле-жали среди убитых.

— Киричек, снаряд! — еще раз крикнул Новиков. Вражеский танк приближался, до него оставалось не более тридцати метров. Через считанные мгновения он разгромит прямой наводкой расчет и орудие, втопчет их в землю.

Киричек схватил противотанковую гранату, выскочил на бруствер окопа и бросился к неумолимо приближающемуся фашистскому танку.

Солдат успел размахнуться, чтобы швырнуть гранату. Но в этот момент пуля, задев запястье, ранила его в плечо. Киричек зашатался. Превозмогая боль, он, пригнувшись, из последних сил бросился к танку и, вытянув перед собой гранату, метнулся под яростно скрежещущие гусеницы.

Раздался грохот, из вспыхнувшего танка потянулись кверху клубы темного дыма.

Одна гусеница лопнула, танк закрутился на од-ном месте. Направив ствол в сторону позиции Новикова, открыл беглый огонь.

Джумабай, раненный в голову и грудь, находился в крайне тяжелом состоянии. Мир для него затянулся сплошным мраком, который изредка прорезали кинжальные языки пламени.

— Пить! — попросил Джумабай. Ему казалось, что он проговорил это слово громко, на самом же де-ле спекшиеся губы еле слышно его прошептали.

Чьи-то невидимые руки прижали к его губам мок-рую кружку. Сделав несколько глотков, Джумабай немного пришел в себя. Пить было невообразимо тру-дно, глотки почему-то никак не получались. Джума-бай с усилием открыл глаза и не сразу сумел осмыс-лить происходящее. Голова его была опушена вниз, руки безжизненно болтались примерно в метре от земли. Взгляд Джумабая остановился на грубых солдатских ботинках. В это время послышался лающий отрывистый голос, который произнес на чужом ненавистном языке:

— Шнель, шнель!

Этот голос заставил Джумабая напрячься. Оттолкнувшись ногами от какого-то предмета, он рухнул вниз на землю, безуспешно пытаясь встать.

Чья-то рука поддержала его. Медленно выпрямляясь, Джумабай наконец встал на ноги. Человек, пытавшийся напоить его из кружки, оказался Новиковым. Сержант стоял рядом, неловко держа флягу, из которой тоненькой струйкой бежала вода.

— Дядя Петя... — прошептал Джумабай, схватившись за плечи Новикова.

Правый глаз сержанта был разбит, лицо залито кровью.

— Дядя Петя, что это? — пробормотал Джумабай.

— Это война, — ответил Новиков, теряя силы. Повсюду рыскали фашисты. Они ходили по двое, словно приклеенные друг к другу, внимательно осматривали окопы, воронки и заросли кустарника. Обнаружив лежащего солдата, они окликали его, и, если тот не вставал, приставляли дуло автомата и прошивали его короткой очередью.

Новиков с Джумабаем, несмотря на раздавшийся сзади грозный окрик немцев, пытались поднять раненого Пирджана, но из этого ничего не получалось. Один из фашистов схватил Петра и Джумабая за плечи, затем сильно ударил сапогом по раненой ноге Пирджана, тот закричал от боли, готовый из последних сил ринуться на фашистов.

Другой немец, ожидая дальнейшего развития событий, стоял, широко расставив ноги и держа под прицелом грудь Пирджана. Тот потерял сознание.

Новикову с Джумабаем удалось оттащить его немного в сторону.

* * *

Ударная группа фашистских войск, преодолев наш ваградительный рубеж, хлынула в глубь обороны. Несколько немцев собирали на холме трофеи.

Поодаль возвышались вражеские танки, вышедшие из строя. Некоторые из них еще вовсю пылали, другие догорали, смрадно чадя.

Трофеев на холме немцам досталось немного; несколько винтовок без патронов да еще лошадь.

Немецкий офицер, руководивший трофейной командой, в новеньком с иголочки мундире, чувствовал себя отменно. Выломав тонкий прутик, он подошел к Новикову и его товарищам. Некоторое время разглядывал их, похлопывая прутом по голенищу, затем коснулся гибкой палкой плеча Новикова и спросил по-русски:

— Русский?

— Конечно, русский, — четко выговаривая слове, произнес Новиков.

— А эти? Какой национальности?

— Туркмены.

— Добровольцы из Индии? — задал вопрос офицер, касаясь прутом смуглого подбородка Пирджана.

Пирджан покачал головой:

— Да, мы добровольцы, хотя и не из Индии. А тебе какое дело?

Офицер не знал туркменского, но интонация говорившего привела его в ярость, и он дважды хлестнул его по лицу наотмашь прутом. Затем снова принялся рассматривать Новикова.

— Ты хороший солдат. Я видел, как ты поднимал и поддерживал этих скотов, несмотря на свое тяжелое состояние. У тебя есть шанс спастись, а им ничего не поможет. Пусть подыхают.

Превозмогая боль от раны, Новиков старался стоять, не шатаясь.

— Мы — дети одной матери, — сказал Новиков офицеру, указывая на своих товарищей. — Врат брату всегда должен помогать.

— Это какие же вы братья? — деланно удивился офицер.