Из пустого в порожнее

— Проверить, не нагрянула ли к вам толпа с вилами. — В шутке была доля шутки. Узнав о новой опасности, большинство стратимградцев ещё сильнее обозлились на пустых.

— Вроде никто не пробегал. Но можешь на всякий случай посмотреть под кроватью, вдруг там притаился мужик с вилами.

Егор не ответил. Он подошёл к Ксюше и встал у неё за спиной, продолжая молчать. Ксюша тоже молчала. Секунда за секундой, секунда за секундой… Впервые в жизни Ксюша по-настоящему чувствовала, как бежит время, а главное — сколько его уже убежало безвозвратно впустую, а ведь могло быть потрачено на что-то важное. Секунда за секундой, секунда за секундой, секунда за секундой… Нет, это невыносимо!

Резко развернувшись, она вставала, и они с Егором оказались лицом к лицу. Что делать дальше, Ксюша не знала, но ломать голову не пришлось — Егор протянул большую конфету в блестящей голубой обёртке.

— Всего одна? — Ксюша напоказ надула губы, про себя молясь, чтобы Егор не воспринял это как настоящий упрёк и не обиделся.

К счастью, Егор отлично знал особенности её чувства юмора. Он отлично знал ею всю.

— Это пробник. — Он повёл конфетой туда-сюда, как бы говоря: бери, пока предлагают.

Ксюша взяла.

— Спасибо.

— На здоровье, Рыбка. — Прозвучало как прежде, без всяких нелепых примесей.

Шумно, прерывисто выдохнув, Ксюша обняла Егора. Он тоже её обнял, крепко-крепко. Они почти не двигались минуту или две.

Прижавшись к правому плечу Егора, Ксюша глядела на левое. Рукав бы уже как новенький, но ей казалось, что она по-прежнему видит лохмотья — не только ткани, но и кожи. Перед глазами опять встали ярко-красные пятна на белом снегу. Ксюша зажмурилась.

— Не делай так больше.

— Чего не делать?

— Не подставляйся.

— Ты первая начала.

— Вот и стоял бы тихонечко да не отсвечивал.

— Ты правда думаешь, что я мог так поступить?

— Нет.

— Хорошо. А то я уже собирался обидеться.

— И убежать из комнаты?

— Ага, весь в слезах.

Они посмеялись, но веселье быстро стихло.

— Рыбка, мне там, в лесу, было по-настоящему страшно. Я впрямь перепугался за себя. Только за тебя перепугался ещё больше. Мне всегда за тебя страшно больше, чем за себя. Больше, чем за кого угодно.

— Даже за Злату? — Умница, Окунёва, нашла, о ком вспомнить в такой момент. Вот и сказочке конец. Сейчас Егор скажет, что Злата — исключение, её ни с кем нельзя сравнивать.

— Даже за Злату.

— И что она об этом думает? — Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук! Сердце колотилось бешено.

— Понятия не имею, мы с ней неделю как расстались.

Ксюша подняла голову, посмотрела Егору в глаза. Наверное, он ждал, что она спросит: «Почему?», но у неё вопросов не было.

— Я тоже боюсь за тебя больше, чем за себя. И больше, чем за любого другого человека. — Интересно, сияют ли у неё сейчас глаза? В романах всегда пишут про сияющие глаза. Да какая разница? Егор всё равно смотрит на неё так, словно перед ним все сокровища мира. И она знает, что у неё взгляд точно такой же.

Наклонив голову, Егор поцеловал Ксюшу в губы.

Чудной был поцелуй. Чудной и чудный. Вроде знакомо, а как будто первый раз… Да, в предыдущие разы они настолько страстно не целовались, так что этот можно считать первым.

Конфета, о которой Ксюша, разумеется, забыла, упала на пол и, шурша фантиком, закатилась под кровать.

— Ладно, — после небольшой паузы сказал Егор, не собираясь выпускать Ксюшу из объятий, — пусть мужик с вилами порадуется.

— Я потом достану.

— Мужика?

Ксюша еле ощутимо ткнула Егора кулаком в правое плечо.

— Конфету! Не привыкла, знаешь ли, добром разбрасываться.

Они почти поцеловались снова, но Ксюша в последний момент замерла. Внезапно ей стало страшно за Егора. Прежде она не верила, что пустота передаётся, как инфекция; а если бы и верила, поздно было беспокоиться. Но сейчас засомневалась. Вдруг она впрямь один из источников заразы? И если зараза-пустота не передалась при, как выразились бы в Пустом мире, бытовом общении, значит ли это, что другое, прости господи, общение безопасно?

— А если это всё правда? Про пустую инфекцию? — Не ВИЧ, конечно, но хорошего-то мало! Стать пустым в их мире — всё равно что сделаться инвалидом.

Егор взял её лицо в ладони и произнёс, не повышая голоса, но очень отчётливо:

— Мне наплевать. Я люблю тебя.

Он говорил это Ксюше раньше, как и она ему. Только сейчас звучало совсем по-другому — горячо, нежно. Сейчас это действительно было признание в любви, а не в дружбе. Ксюша пожалела, что не успела сказать первой. Но ничего страшного, она сказала позже, когда они уже были в постели — без одежды и без сомнений.

— Я люблю тебя.

Будь она с другим или он с другой, не миновать бы стеснения, нервозности. Но Ксюша и Егор настолько друг другу доверяли, настолько хорошо друг друга знали, что узнавать дальше было интересно и здорово, а не страшно и неловко. Ксюша поняла вдруг, какое счастье — когда в жизни есть такой человек, и какая глупость — от него отказываться.

— Было больно?