А. С. Норов с юности интересовался историей, археологией и литературой, писал стихи и переводил, с 1818 г. был членом Вольного общества любителей российской словесности, наук и художеств, затем Общества любомудрия, знал восемь иностранных языков: французский, английский, итальянский, испанский, латынь, древнегреческий, и гораздо более редкие в его среде арабский и древнееврейский (по словам его биографа, читал в подлиннике Библию).[45]
В 1838 г. в Петербурге вышло его двухтомное «Путешествие по Святой Земле Авраама Норова в 1835 году», выдержавшее затем еще два издания (в 1844 и 1854 гг.) и встреченное благоприятными рецензиями.[46] В 1840 г. Норов стал членом, а в 1851 г. – действительным членом Российской академии наук, главой Археографической комиссии, издавшей во время его председательства «не менее 35 томов важных исторических актов»,[47] среди которых в его редакции было издано в 1864 г. известное «Путешествие игумена Даниила по Святой Земле в XII веке».[48] Параллельно Норов проявил себя и как государственный деятель: в 1849 г. он стал сенатором, в 1850–1858 гг. был товарищем министра и министром просвещения России. В 1860–1861 гг. состоялось его второе путешествие в Египет и Палестину, записки о котором под названием «Иерусалим и Синай» вышли уже после смерти автора в 1878 г.В том же 1845 г., что и Адлерберг, побывал в Палестине и прожил полгода в Иерусалиме автор 5-томного «Сказания о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле» инок Парфений (Петр Агеев; 1807–1878). Правда, это был человек из другой среды – монах, вышедший из среды старообрядцев, игумен и церковный писатель. Его «Сказание…» было напечатано позже, чем книга Адлерберга, четыре тома вышли в свет в 1855 г., последний – только в 1898–1900 гг. Труд Парфения вызвал множество откликов, и часто о нем восторженно отзывались люди разного направления мысли, такие как С. М. Соловьев, Н. Г. Чернышевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, А. В. Дружинин, Ф. М. Достоевский и И. С. Тургенев.
Как пример интереса к теме путешествий на Восток в русском обществе укажу еще вышедшее в Петербурге в 1849 г. второе издание в переводе с французского «Путешествия с детьми по Святой Земле».[49]
Автор в книге не указан, рассказ идет от первого лица – сына, путешествующего в 1840 г. с отцом, «служившим под начальством Наполеона»[50], и братом Виктором, в сопровождении двух слуг.Таковы были в XIX в. предшественники Адлерберга, писавшие на русском языке в избранном им жанре. Не потому ли он начинает записки своего рода оправданием перед публикой, с одной стороны, умаляя значимость своего сочинения, с другой – указывая на его достоинства? «Эти беззатейные строки были написаны мною без претензии на литературную известность, без всякого авторского тщеславия, единственно для освежения в памяти того, что я видел, и притом в то время, когда писались они, я не имел и мысли пустить их когда-нибудь в свет. Между тем некоторые снисходительные приятели, прочитав, одобрили этот рассказ о моем странствовании и уговорили меня напечатать мои впечатления, которые имеют лишь одно достоинство: они чужды всяких вымышленных прикрас».
Итак, «беззатейные строки» вышли в свет только вследствие уговоров приятелей, но отсутствие прикрас послужило им оправданием. Действительно, каждый из предшественников Адлерберга ставил перед собой как литературную цель, так и иную: Дашков историко-экономическую, Муравьев религиозную, Норов топографическую. Н. В. Адлерберг полагал, что «глубокие ученые исследования принадлежат историческим сочинениям, а потому здесь они столь же неуместны, как философские и политические рассуждения. Путевые заметки должны быть зеркалом того, что действительно было в путешествии, ибо путешествие не сказка, а быль». Быть может, эти «инвективы» направлены против кого-то из названных выше авторов? По крайней мере, настораживают такие выражения, как «ученые исследования» (относится ли это к несколько тяжеловесному труду Норова?), «философские и политические рассуждения», которые можно приписать каждому из выпустивших в 1820–1840-х гг. сочинения о путешествии в Святую Землю.
Только инок Парфений, «наивностью изложения» которого восхищался Достоевский, похож в своих писательских установках (но не в стиле) на графа Н. В. Адлерберга, хотя чрезвычайно сомнительно, что они читали записки друг друга. Парфений в предисловии 1855 г. говорит о своей книге: «Написал же все сие без пристрастия, по совести, где сам ходил своими ногами, что видел собственными своими очами…»[51]
.