Из Рима в Иерусалим. Сочинения графа Николая Адлерберга

Возможно, на стиль Н. В. Адлерберга оказала влияние и общая тенденция современной ему литературы – переход от романтизма, черты которого очень заметны, например, в первой книге А. Н. Муравьева, к более реалистическому описанию действительности. Адлерберг обещает читателю только «быль», без исследований и рассуждений, и нельзя не признать, что она легко читается. Автор может развлечь рассказами о разных забавных или трогательных случаях, о попутчиках или местах, не связанных прямо с целью его путешествия, у него острый глаз, он проявляет наблюдательность, и хотя иногда морализирует, старается не утомлять читателя.

Вот, например, эпизод из первой главы, названный Адлербергом «Анекдот на море»: при отплытии с острова Корфу корабль догнала лодка с неким греком, зарабатывающим на жизнь опасными прыжками с палубы в море на глазах публики. Автор записок рисует внешность случайного встречного так, что ее легко представить: «Это был приземистый толстяк, с длинными, обстриженными в кружок и светлыми, точно лен, волосами, которые мохнатыми прядями распадались около его жирного лица с маленьким лбом и с чертами, чрезвычайно живо напоминавшими барана», – а заканчивает подробный трехстраничный пересказ «анекдота» моралью: «Но тем не менее грустно видеть человека, поставленного в необходимость питаться мирским подаянием. Любопытно бы знать, какие нравственные причины довели его до такого самоунижения?». Впрочем, любопытство графа не простирается до того, чтобы расспросить бедняка.

В той же главе заключен эпизод под названием «Интересная незнакомка», который позволяет заметить внимание 26-летнего путешественника не только к религиозным святыням. Несколько дальше, в 7 главе, когда буря занесет автора на лодке в гавань легендарного Тира, он будет с таким же увлечением описывать «жемчужину Востока» – дочь консула-маронита.

Автор упомянутой выше рецензии в известном и популярном в 1850–1860-е гг. журнале «Современник» замечает по поводу книги Адлерберга и записок о путешествиях вообще, что «вся сила здесь заключается в том, чтобы верно передать то, что видел, сохранив в описании живость и свежесть непосредственных впечатлений и трудно уловимые оттенки чувств, рождающихся под влиянием любопытных и поразительных явлений природы и жизни тех стран, которые довелось увидеть. Одна из самых интересных сторон каждого путешествия – личность путешественника, выражающаяся в особенности принимаемых им впечатлений…».[52]

Как черты «личности путешественника» надо отметить и образованность Адлерберга, дающую ему возможность, например, бегло описать древнюю историю Греции на фоне всех знаменитых достопримечательностей Афин (вторая глава), и хороший вкус, заметный в оценке архитектуры, и литературные способности. Он знаком с книгами своих предшественников, в особенности А. Н. Муравьева и Шатобриана, которых часто упоминает, и хотя не тщится писать научный трактат, с тонкой наблюдательностью описывает и здания, и людей, и «морского полипа» (скорее всего, медузу), увиденного, вероятно, впервые в Средиземном море, и сераль Сеида-паши в Александрии.

Впрочем, в середине XIX в. образованность автора в классической истории была вполне обычным явлением, и потому даже заслужила упрек автора цитируемой рецензии: «Отдавая дань общепринятому обычаю, автор, вступив на классическую почву Греции, предался историческим воспоминаниям и прежде, чем перешел к описанию афинских развалин – остатков греческого искусства – изложил вкратце историю развития и падения государственного устройства Афин. Этот простой обзор, написанный очень мило и просто, – одно из тех мест, которые мешают живости впечатления, нарушив гармонию целого»[53]. Кстати, автор рецензии ставит книгу Адлерберга не в ряд паломничеств в Иерусалим, а в ряд описаний путешествий вообще, выбирая для примера только преимущественно способные развлечь читателя эпизоды на пути в Святой Град и не упоминает об описании его самого, то есть о цели и большей части записок.

Во всех рассуждениях в книге Адлерберг подчеркивает свою принадлежность к российскому государству и православной вере. Католическая Пасха не вызывает умиления: «…я должен сознаться, церемония эта показалась мне не столько благоговейною и искреннею, сколько великолепною и пышною. Пение и молитвы пролетали мимо ушей моих без отголоска в сердце». При описании же архиерейского служения в Храме Гроба Господня в Иерусалиме автор отдает предпочтение «прекрасным звукам, отрадных русскому сердцу славянского языка» перед «громкими греческими напевами».