Из Рима в Иерусалим. Сочинения графа Николая Адлерберга

Итак, достигнув берега, мы как осенние мухи на слабых крылышках, махая веслами, доплывали до чумного карантина – места общей пристани морских путешественников: здесь каждый приезжающий из одержимых чумой стран немедленно засаживается в карантин и на известное время лишается всякого сообщения с жителями города.

Оставив Бейрут прежде окончания полного карантинного срока, мы, как я уже заметил, оканчивали его в море, и потому не имели при себе чистого карантинного свидетельства (patente nette); при нас было только условное свидетельство, и нас так же, как и в Тире, не хотели пустить в город. К счастью, случился тут директор карантина, г. Жаба́, к которому мы имели рекомендательное письмо от г. Мостроса. Он оказал нам покровительство и, дав проводника к дому вице-консула, сделал все нужные распоряжения для выгрузки и доставления нашего багажа из баркаса, который в свою очередь также достиг берега. Мы рассчитались с нашими искусными моряками и поспешили в дом вице-консула. Человек г. Марабутти, предупрежденный уже о нашем приезде, прибежал к нам навстречу и повел нас вверх по тесным, неопрятным закоулкам на самую возвышенную часть города, к жилищу своего барина. День был жаркий, и мы с трудом взбирались по крутым подъемам улиц. Небольшой, но оригинальный дом г. Марабутти мне понравился по беззатейной, но, тем не менее, опрятной своей наружности. Главная комната, как во всех восточных домах, обнесена большим турецким диваном и множеством окон, назначенных как для освещения, так в особенности для освежения комнат перекрестным сквозным ветром, что, при нестерпимом зное на востоке, считается первым условием удобной квартиры. Г. Марабутти не было дома: по случаю праздновавшегося в тот день тезоименитства бывшего короля французов Людовика Филиппа (1 мая нов. стиля) он из вежливости пошел навестить и поздравить французского консула, но скоро воротился и мы нашли в нем доброго, услужливого, гостеприимного хозяина.

С отплытием от берегов Италии, мы были отрезаны от всех сообщений с родиной, из которой я уже давно не получал никаких известий. Надежды мои найти письма в Яффе оказались тщетными. Г. Базили, проведя первые два дня Пасхи в Иерусалиме, накануне моего приезда оставил Яффу и поехал обратно в Бейрут; однако же, со свойственным ему радушием и услужливостью, он позаботился о доставлении нам по возможности всех средств к скорейшему достижению Иерусалима и для прожития в Св. городе.

Изломанные пятидневной качкой в море, мы хотя и жаждали отдыха, но когда после стольких препятствий уже почти достигли главной цели путешествия, нетерпение увидеть Иерусалим было так велико, что мы предпочли, не отдыхая, в тот же день ехать далее. Отобедав наскоро, уложили мы опять свои чемоданы, занялись необходимыми для отъезда распоряжениями, купили себе седла, навьючили лошадей, написали письма для отправления на другой день в Европу, и сами, несмотря на настоятельные убеждения г. Марабутти переночевать в Яффе, в четыре часа пополудни собрались в дорогу… Быстро проехали мы на добрых арабских конях по извилистым улицам, через многолюдные, шумные базары, к иерусалимскому выезду.

Дневной жар только что начинал спадать; дорога шла сперва плодовыми садами, славящимися на всем востоке роскошью и разнообразием своих произведений. Бесчисленное множество масличных, лимонных, гранатовых и апельсинных деревьев, унизанных плодами, под яркою игрой закатывавшегося солнца, роскошно разнообразило живописную картину. Воздух был чрезвычайно чист и благовонен; сады и самая дорога обнесены, вместо забора, непроницаемой оградой густых диких кактусов, переплетающих между собой сочные и колючие свои корни и игловатые листья. Этот натуральный зеленый забор был осыпан мильонами плодов в полном цвету. Их называют дикими фигами; это то же, что в Алжире французы называют Gigues de Barbarie, в Италии же они носят название Figues des Indes.

Бесчисленное множество больших белых длинноносых птиц, похожих на журавлей с бесконечными лапами, тянулось по лугам в близком от нас расстоянии, покрывая луга как бы огромной белой пеленой. Туземцы называют эту птицу абусаар. Несмотря на величину свою, она так легка, что, сидя на гибкой ветке дерева, не клонит ее к земле. Такая же порода птиц, но несравненно меньшего размера, довольно обыкновенна на юге России.