Из рода Свирх. Дикарка (СИ)

— Ну и настырная же ты, — заметил Наставник. — В империю Тарганен ей захотелось... Что ж, возьму, раз так невмоготу.

— Тогда я хоть сейчас наделаю! Сколько нужно? — запальчиво воскликнула я.

— Погодь. Нужно сперва понять, что это такое, поддаётся ли дрессировке и можно ли его объездить.

Наставник подошёл к зверюге, протянул руку и дотронулся до его шеи. Уфари предостерегающе зарычал и скосил на меня горящий лиловый глаз.

— Всё хорошо, — сказала я. — Он друг.

Взгляд уфари потеплел, и он проблеял:

— Маа-а-а-ма!

Среди односельчан раздались смешки.

— Всё верно, а я мама, — улыбнулась я.

Глава 19

Мы ехали уже пятый день, и я пока не пожалела, что настояла на своём участии. Гораздо сильнее я жалела о другом: что до сих пор ни разу не выбиралась из Леса. Этот мир был таким огромным и разным! Мне казалось, моя бедная голова не сможет вместить в себя даже самую малую его часть.

Сначала мы пересекли Малую степь — ну, ею меня не удивить. Я часто видела степь, выбираясь на границу Леса — низкая, чахлая, выжженная Валлах Одо трава, серые комья засохшей земли. Только весной в период дождей степь покрывалась ковром из мелких жёлтых и голубых цветов, но затем жар Валлах Одо опять становился силён, и цветы пропадали, будто их не было.

Единственное, что меня удивило, это размеры степи. Я была уверена, что её можно пересечь за один круг светил, но мы ехали больше двух дней, даже заночевать пришлось. Какова же Великая степь? Услышав, что Лиим рассказывает о том, как в детстве побывал там с отцом и братьями, я направила к нему своего хабарги и некоторое время ехала рядом, слушая рассказ.

— Люди там совсем не похожие на нас, — говорил он. — Ходят, упираясь кулаками в землю, а бегают быстрее хабарги. Матери привязывают к спинам сумки и в них, как в сёдлах, возят детей. Уши у них заячьи, а говор похож на звериный.

Все жутко оживились, обсуждая степняков, просили Лиима вспомнить хоть пару слов на степном. Он вспомнил только «ыйх» и «айву», но что они означают, забыл.

— Большая она, Великая степь? — спросила я.

— Великая, — серьёзно ответил он. — Четырёх хабарги можно загнать и всё одно от края до края не переедешь.

Я покосилась на Наставника и в груди чуточку засвербело: ну не могла я привыкнуть к нему в обличии Главы! Каждый раз терялась — настолько похож. Даже косоглазие прошло. Вспомнилось, когда уезжали, в толпе шутили:

— Какой с нами Глава-то остаётся? Головной или Заплечный?

— А если вас перемешать? Чевой будет, ась?

На что оба Главы одинаково усмехнулись, но затем тот, который настоящий, потёр подбородок, а Наставник заложил руки за спину.

Я тогда ещё спросила, долго ли будет действовать заклинание?

— Пока не проведём ещё один обряд замещения, — ответил Наставник. — Либо после моей смерти. Она вернёт первоначальный облик.

После этих слов над Площадью повисло тягостное молчание.

...

Я впервые ночевала за пределами Леса, и на меня обрушился ворох новых звуков, запахов, ощущений, от которых щемило в груди и как будто не хватало воздуха, хотя на самом деле его было предостаточно. Отстояв свою очередь в дозоре, я завернулась в тёплый, подбитый мехом плащ, подложила под голову седло и легла на спину, не отводя глаз от Голубого Окхари. Здесь он тоже казался не таким, как в Лесу. Там его часто скрывали ветви деревьев, и он заглядывал к нам то одной, то другой стороной. Теперь же висел надо мной: большой, продолговатый, напоминающий яйцо неведомой птицы. Может, птицы Зиккур?

Уставшие за день перехода хабарги паслись неподалеку и переговаривались короткими криками, а я лежала на спине, глядя на Голубой Окхари и мысленно пребывала в событиях столетней давности. Несмотря на то, что историю рода Свирх я знала с раннего детства, именно ночью в Малой степи она «прозвучала» для меня по-новому. Мне казалось, будто я вижу на траве тени предков, убегающих от смертоносного огня птиц Зиккур. Многие из них падали, не силах больше встать, и тела их покрывали степь, словно жуткие цветы...

Теперь мы, их потомки, пересекаем степь в другую сторону. Что нас ждёт в Тарганен? С чем встретит император и что потребует за убийство своего посла? Я уже в который раз дотронулась языком до коренного зуба, куда Наади спрятала зёрнышко яхменя, залив сверху соком тиссарди. Затвердевший сок тиссарди покрывал зуб очень тонкой плёнкой, и он ничем не отличался от остальных, но мне постоянно казалось, что зуб стал гораздо больше. Ничего не могла поделать с этим ощущением.

Вспомнилось как заложив зёрнышко, Наади вдруг склонилась надо мной ниже прежнего и сказала так тихо, чтобы никто больше не услышал:

— Ты уже тронута Феебом?

Я изумлённо вскинула на неё глаза, таким неожиданным был вопрос. Затем кивнула. Конечно, он же мой кохаи.— Если попадёшь в рабство, говори, что ещё не тронута мужчиной, — продолжила Наади.

У меня ёкнуло под сердцем. Сок тиссарди тогда ещё не застыл, и я лежала на полу с открытым ртом, не в состоянии поддерживать разговор.

— У торговцев считается, что подпорченный товар — плохой товар, — говорила Наади. — Скажешь, что нетронутая, может, не изнасилуют.